– При чем тут кегли, милая?
– Этот нелепый кегельный турнир! Разве это игра для крупного ученого?
– Ну, уж и крупного!.. Спокойствие, милая, спокойствие. Нас еще никто не арестовывает. А если арестуют… Да нет, не арестуют… Ба! Ну и поглупел я на старости лет! Ведь этот Наудус только потому и спасен от верной смерти, что мы столкнулись с ним на пути в Мадуа… Значит, ехали мы с севера… С юга, со стороны Кинима нас бы не пропустили… Вот тебе и свидетель – примерный атавец!
– Но тогда он должен был бы признать, что незаконно прорвался через заградительный кордон. За такое дело тюрьма ему обеспечена…
– М-да-а-а, – протянул профессор. – Зато мы гарантированы, что доносить-то на нас он во всяком случае не будет. Правильно я рассуждаю, старушка?
– Кажется, правильно…
Утром, перед тем как уходить на работу, Наудус показал им официальное извещение в местной газете. Губернатор провинции объявил премию в тысячу кентавров тому, кто укажет местонахождение двух иностранцев, мужчины и женщины, разыскиваемых по подозрению в организации взрыва в Киниме. Объявлялись приметы, как их описал господин Андреас Раст, бывший владелец не существовавшей уже больше гостиницы «Розовый флаг», в которой их видели в последний раз.
– Вы понимаете, как мне было бы кстати получить эту тысчонку! – вздохнул на прощание Онли. – И подумать только, что кому-то ни с того ни с сего так повезет!.. Ах, как бы она мне пригодилась, эта тысчонка!
– Расплатиться за мебель? – понимающе спросил профессор, у которого после ознакомления с приметами разыскиваемых злоумышленников несколько полегчало на душе.
Раст скостил им лет по десять, приписал славянское происхождение и нарядил в богатые пальто загадочного «русского» покроя.
– Очистилась бы еще кое-какая толика и для коммерции. Учтите: все наши миллиардеры начинали с небольшого. А я чувствую в себе силы пробиться в люди. Мне бы хоть немножко деньжонок для разгона. У меня хватка настоящая! Почище, чем у этих ловкачей Патогенов. До свидания.
– Хорош? – спросил профессор, когда Наудус захлопнул за собой дверь.
– Вспомнить противно! – передернула плечами фрау Гросс. – Крыса какая-то.
– Крыса не крыса, а вот что кролик, которого с юных лет дрессируют на крысу, так это факт. Я бы даже так его определил: кролик с сильно испорченным характером, кролик под крысу.
– Вот как выдаст он нас полиции, так ты сам увидишь, какой он кролик…
– Уж он-то во всяком случае не выдаст… Кстати, как тебе нравятся наши приметы?
Профессорша фыркнула:
– Совершенно прелестные приметы!.. Прямо из детективного романа. Кстати, как ты думаешь, в чем тут дело? Почему вдруг такие приметы? Может, он с горя рехнулся, наш трактирщик?
– Может быть, рехнулся, а может быть, он и нарочно так нас омолодил.
– Какой же ему расчет нарочно сбивать полицию с толку?
– Очень может быть, для того, чтобы нас не поймали.
– Уж так он нас любит?
– Он себя любит. Теперь его фамилия во всех газетах. Шутка ли, человек, который сообщил о виновниках такого взрыва! А объяви он наши настоящие приметы, нас бы сразу арестовали, стали бы допрашивать, а мы бы вдруг доказали, что были во время взрыва далеко от Кинима, и тогда бы он погорел со своей сенсацией… Но это, впрочем, только мои догадки. А вообще удивительно, в высшей степени удивительно… А вам не кажется, многоуважаемая фрау Гросс, что даже при наших приметах нам следовало бы подумать насчет линии нашего дальнейшего поведения?
– Очень даже следовало бы, многоуважаемый профессор.
– Тогда давайте думать.
Но сколько они ни размышляли, ясно было одно: как ни неприятно пользоваться гостеприимством этого Наудуса, а другого выбора у них нет до конца карантина. Во-первых, потому, что Наудус знал, что они во время взрыва были где-то далеко на севере от Кинима; во-вторых, потому, что у кого бы они ни попытались найти себе приют в Кремпе, обязательно к ним отнесутся, как к иностранцам, с очень большим подозрением, и в-третьих, и это было, пожалуй, самым решающим, – Кремп после бомбежки вступил в полосу жесточайшего жилищного кризиса.
Вот и утверждайте после этого, что нет на свете везения! Грехэм, тот самый, которого Прауд и Дора спасли вместе с его детишками от огня, оказался не больше и не меньше, как помощником начальника бюро найма велосипедного завода. Ему ничего не стоило устроить их обоих на работу.
– Посмотрим, – сказал он, когда они помогали ему втаскивать обратно вещи в уцелевшие от пожара комнаты. – Если на ваше счастье сегодня убило бомбами кого-нибудь с нашего конвейера, то вы можете считать себя уже на работе… Надеюсь, вы не коммунисты?
– Что вы, господин Грехэм! – воскликнула Дора.
– Политика не для меня, – успокоил его Прауд. – Политика – грязное дело.
– Потому что, – продолжал Грехэм, – насчет чего у нас на заводе строго, так это насчет коммунистов. Я уверен, что вы не захотите подвести человека, который делает для вас доброе дело.
– Можете быть совершенно спокойны, господин Грехэм. Я всегда держусь подальше от политики.
Погибло даже не двое, а трое рабочих. Вакансий хватало.
Утром следующего дня Бенджамен Прауд и Дора Саймон были приняты на работу по записке Грехэма, который не явился на службу, потому что был занят похоронами жены и устройством своих домашних дел.
Их соседями по конвейеру оказались: справа – невеста Наудуса – Энн, слева – Бигбок, Карпентер и четырнадцатилетний отчаянный остроносый паренек с очень хитрыми глазами – сирота по имени Гек. Его отца в декабре прошлого года обварило насмерть в заводской литейной.
– Говорят, это вы как раз и спасли для цивилизации Грехэма? – ядовито осведомился во время обеденного перерыва Карпентер, обращаясь к Прауду.
Прауд молча кивнул и сделал вид, будто целиком поглощен своим завтраком. Назвать обедом бутерброд с тоненьким ломтиком сыра было бы непростительным преувеличением.
– Слезы умиления душат весь наш конвейер, – продолжал Карпентер в том же тоне. – Мы так привыкли, что именно Грехэм выгоняет нашего брата с работы и науськивает на нас заводских сыщиков, что нам просто страшно подумать, как бы мы перенесли его преждевременную кончину.
– Слушайте, дружок, – миролюбиво отозвался Прауд, быстро разделавшись с бутербродом. – Я так долго мотался без работы, что мне не хотелось бы омрачать первый день моего человеческого существования ненужными перебранками.
– Предположим, – сказал Карпентер.
– Во-вторых, мне рассказывали, что вы вчера спасли от огня не только свой собственный двенадцатиэтажный хрустальный дворец.
– Предположим.
