Внезапно все прекратилось. Поток воды иссяк, воронку вытащили у меня изо рта.
— Обвиняемый, — прогнусавил невидимый Эль Тенебреро, — признаешь ли ты, что дьявольский амулет, изображающий дельфина, хранившийся в мешочке из человеческой кожи, принадлежит тебе?
— Не признаю, — булькнул я.
При этих словах немного воды выплеснулось у меня изо рта, а раздутый живот заколыхался, как вышеупомянутый бычий пузырь под порывом ветра.
— Признаешь ли ты, — вступил в разговор молодой инквизитор, — что ночевал в мавританской комнате гостиницы «Перец и соль» в ночь со среды на четверг?
Отрицать это было глупо, но мне довольно долго не удавалось дать утвердительный ответ, поскольку именно в эту минуту меня начало рвать водой. Инквизиторы терпеливо ждали.
— Признаешь ли ты, — спросил одышливый толстяк, когда я наконец отплевался и откашлялся, — что желал с помощью амулета склонить к плотской связи некую девицу?
— Нет! — крикнул я отчаянно. — Знать не знаю никакого амулета…
— Палач, — вздохнул Эль Тенебреро, — продолжайте.
Пожалуй, я избавлю вас от в высшей степени неаппетитных подробностей. Скажу только, что пытка водой продолжалась до полудня, и за это время я несколько раз терял сознание, хотя ни один из моих внутренних органов, к счастью, так и не лопнул. Затем инквизиторы отправились перекусить, и я получил неожиданную передышку. Палач и охранники обедали тут же, в сарае, — во всяком случае, я слышал громкое чавканье, хотя голову повернуть не мог. Я по-прежнему лежал головой вниз, и вода потихоньку выливалась у меня изо рта.
— Крепкий, — буркнул один из охранников. — Это ж сколько мы в него влили, жуть! У меня руки даже заболели горшок этот держать… А главное, так ни в чем и не признался.
— Признается, — равнодушно сказал палач. — Как трампу применим, так сразу и признается.
— А чего ж сразу не применили? — поинтересовался другой охранник. — Времени сколько потеряли…
— Ты торопишься, что ль, куда-то? — возразил палач. — Деньги тебе так и так платят. Ну и мне тоже. А святым отцам спокойнее, если грешник не сразу сознается. Потому как если сразу начнет вопить — признаюсь, признаюсь! — то, скорее всего, лжет. Это его дьявол так научает, чтобы в чем-нибудь неважном признаться, а самое главное утаить.
— Вот оно как, — с уважением протянул охранник. — Наука целая!
— А ты как думал, — высокомерно сказал палач. — Двадцать лет уже кости ломаю, все хитрости превзошел…
Пытка трампой — то есть капканом — действительно оказалась ужасной. Прежде всего палач продемонстрировал мне ее орудие — длинную колючую веревку и привязанную к ней деревянную палку. Затем он нырнул куда-то под козлы, и я почувствовал, как он обматывает веревку вокруг щиколотки моей левой ноги.
— Обвиняемый, — забубнил толстяк, — признаешь ли ты, что получил дьявольский амулет, изображающий дельфина, в гостинице «Перец и соль»?
Пока я лихорадочно соображал, как лучше ответить на этот коварный вопрос, палач повернул палку и колючая веревка больно впилась мне в кожу. Я почувствовал, как мою ногу затягивает в какую-то узкую щель с острыми краями — что это было, я видеть, разумеется, не мог, но в голове моей ясно возник образ огромных тисков.
— Нет! Не признаю! — крикнул я.
— Второй виток, — приказал Эль Тенебреро.
На этот раз боль была куда острее, а ногу затянуло в предполагаемые тиски еще дальше. Я грязно выругался.
— Сын мой, — ласково произнес молодой инквизитор, — не усугубляй свою вину богохульством.
— Признаешь ли ты, что приобрел дьявольский амулет у какого-либо колдуна, еврея или цыгана? — прогнусавил Эль Тенебреро.
— Нет!
— Третий виток, — распорядился он, как будто и не ожидал иного ответа.
Мне показалось, что веревка режет уже не кожу, а мясо и вот-вот дойдет до кости. Пальцы ноги сдавило так, что я едва сдержал стон.
— Признаешь ли ты, что получил сей дьявольский амулет от человека, которого считал своим другом? — вкрадчиво спросил молодой.
— Нет! — заорал я что было мочи. — Нет, нет и еще раз нет!
— Четвертый виток!
Колючие шипы веревки вонзились в кость. Пальцы дробила на куски неведомая сила. В глазах у меня плескались кровавые волны.
— Признаешь ли ты, что тебе дала этот амулет девушка, с которой ты состоял в незаконной связи? — донеслось откуда-то издалека.
— Идите вы все к дьяволу! — простонал я. — Горите в аду!
— Мы хотим спасти твою душу, — в голосе молодого инквизитора слышалась искренняя печаль. — Неопровержимые улики свидетельствуют против тебя. Покайся, и избежишь адского пламени, которое страшнее любых земных страданий хотя бы потому, что оно вечно!
— Я не знаю, что это за дельфин! — прошептал я. — Я… никогда прежде не сталкивался ни с чем подобным…
— Палач, еще один виток!
Должен сознаться, что на пятом повороте палки, затягивавшей веревку все туже вокруг моей щиколотки, я не выдержал и завопил от боли. Перед глазами стоял густой багровый туман, в ушах ревели адские трубы и оглушительно грохотали огромные барабаны. Но я всю ночь готовился к этому и знал, чего нельзя делать ни в коем случае. Нельзя было признаваться. Нельзя было называть чьих-либо имен. Первое означало костер — потому что признание, даже вырванное под пытками, служило неопровержимым доказательством вины и давало инквизиции право передать обвиняемого в руки гражданского правосудия для так называемого освобождения. Но второе было еще хуже, потому что, как учил меня отец, потерять честь для кабальеро куда страшнее, чем потерять жизнь.
Поэтому я молчал. То есть я орал, ругался, скрежетал зубами и даже пытался петь неприличную матросскую песенку, которой когда-то научил меня брат Луис. Но ни одного имени от меня инквизиторы так и не услышали.
А после шестого витка мир вспыхнул у меня перед глазами и я потерял сознание.
Очнувшись, я почувствовал, что боль, пронзавшая мою левую ногу, стала не такой острой. Скосив глаза, я увидел палача, который, бурча себе что-то под нос, наматывал окровавленную веревку на деревянную палку. Я попытался пошевелить пальцами ноги, и это у меня получилось, хотя ногу как будто раскаленной иглой пронзило.
— Напрасно вы остановили пытку, брат Алонсо, — брюзгливо проговорил Эль Тенебреро. — Еще немного — и он бы нам все рассказал.
— Еще немного — и он бы отдал Богу душу, — мягко возразил хорошо знакомый мне голос. — А мне хочется не только искоренить зло, но и узнать, откуда в Саламанке появилась новая больса де мандинга.
«Стало быть, молодого инквизитора зовут Алонсо», — отметил я про себя.
