— Да, — ответила Вероника.
Волхвы всего лишь на ступень выше лагвянов, но вампирка скована ограничителем силы. От утяжелённого волшбой кулачного удара Беркутовой Вероника уклониться не смогла, волхва сбила её на пол. Я выдернула из стоявшей на столе вазочки цветы и выплеснула слегка протухшую воду в лицо разъяренной магине.
— Тихо! — гаркнула я. — Сидеть.
Помогло. Волхва молча плюхнулась на стул. Вероника поднялась с пола, ощупала челюсть, с ненавистью посмотрела на ранговичку, но в драку не полезла, села за стол.
Беркутова вытерла лицо.
— Мои сыновья погибли не зря, — сказала она.
— Зря, — уверенно ответила я. — И доказать это легко. Людмила Николаевна, что вы будете делать после победы? — спросила я. Беркутова ответила непонимающим взглядом, и тогда я сказала для всего кафе: — Это и вас касается. Что вы будете делать после победы? Как будет выглядеть мир, когда его единственной основой станет Свет, Сумрак или Тьма?
Дворчане неуверенно переглянулись.
— Мы этого не увидим, торжество Сумрака наступит ещё не скоро, — ответил кто-то.
— Пусть не скоро, — согласилась я, — но как будет выглядеть мир? Конкретно.
К нам обернулся белодворец Андрей, молоденький ведун из архивной службы, он часто привозит в Совет Равновесия древние волшебнические тексты для экспертизы.
— Свет — это милосердие, добро, любовь, забота о других, — ответил Андрей стандартной фразой.
— Чудесно, — ответила я. — А как это будет выглядеть в конкретике? Андрей, как вы себе представляете социально-экономическое устройство грядущего Мира Света, его правовую базу и прочие составляющие? То же самое касается и Мира Сумрака с Миром Тьмы.
— А при чём тут это? — опять вскочила Беркутова.
— При победе, Людмила Николаевна. Вы ведь волхва. И лет вам… — я глянула на её срединнобрюшную чакру магическим зрением, — сто семьдесят один. Вы видели все три русские революции от истоков до финала, Гражданскую войну и Великую Отечественную. Видели ведь? И даже немного поучаствовали, пропустить такую оказию масштабных боёв Троедворье не могло.
— При чём тут революции и все простеньские войны, вместе взятые?! — взбеленилась Беркутова.
— Всё при той же победе. — Я вышла из-за стола, встала у барной стойки, чтобы видеть весь зал, и продолжила: — Вспомните всех этих миропреобразователей — эсеров, большевиков, меньшевиков и реформистов калибром помельче. Они все до единого знали, как будет выглядеть мир после их победы, знали, во имя чего идут на каторгу и стреляют в губернаторов. А во имя чего вы стреляете друг в друга, даже если не представляете, какой будет жизнь после вашей победы? И что считать победой — полное уничтожение конкурирующих дворов или нужно ликвидировать лишние первоосновы? Чисто технически осуществимо и то, и другое.
— Революция обернулась кошмаром! — ответил Андрей.
— Но большевики, партия, которая лучше всех распланировала будущее, победила. Другое дело, что их победа утонула во внутрипартийной драке за власть. Однако сам факт безоговорочной победы это не умаляет. Как и того факта, что простени свой мир преобразовать сумели. И понадобилось им для этого не две тысячи пятьсот пятьдесят лет с гаком, а всего-то девяносто два, от декабристов до семнадцатого года. Так что вы, светлые, как и тёмные с сумеречными, на мирореформистов не тянете.
— Мы не хотим крови…
— А в боях водичка льётся? — поинтересовалась я.
— Это неизбежное зло, война есть война…
— …камень есть камень, а череп есть череп. Возьми камень и врежь им ближнего своего по черепу, чтобы Свет не застил, — ехидно перебила я. — На Чёрном и Сером дворах говорят то же самое, что и вы, Андрей, только цвет меняют. Все ваши битвы пусты как бульон из-под яиц.
— Не смей! — выкрикнула Беркутова. — Не смей говорить, что все смерти напрасны.
— И глупы в придачу, потому что никчёмны.
— Ты…
— Да, я. Первая, кто спрашивает — а что будет после победы, во имя чего мы воюем? Людмила Николаевна, и во время Гражданской войны, и во время Великой Отечественной каждый боец победившей стороны знал, каков будет мир, за который он сражается. И потому они победили. А вы не знаете. Столетиями безмозглые адепты отдают жизни во имя избранной первоосновы, но никто не знает, ради чего идёт война. А просто так воюете, от безделья, — с вызовом глянула я на дворчан. — Если оценивать ситуацию объективно — вы рвёте друг другу глотки за магические источники. А все словеса о Тьме, Свете и Сумраке всего лишь хилая занавесь для неприглядной истины.
— Это не истина! — яростно крикнула Беркутова. — Ты клевещешь на Тьму!
— Хорошо, тогда огласи истину. Объясни, во имя чего погибли твои сыновья. Сколько им было — восемнадцать, двадцать?
— Они отдали жизнь во имя Тьмы, а ты…
— А я спрашиваю — ради чего вы послали детей на смерть? — спросила я всех дворчан. — Что именно даст миру торжество Тьмы? Торжество Света или Сумрака?
Мертвенно бледный Андрей подошёл ко мне.
— Хорса, — сказал он, — Свет принесёт миру добро, справедливость и милосердие.
— А что будет, когда единственной основой мира станет Тьма?
— Свобода, — объяснила Беркутова. — Правдивость и открытость. Никто не будет прятать грязь за красивыми словами. Людей будут ценить за то, кто они есть, а не за то, кем кажутся. Всех людей — стихийников, человеков, магов, оборотней.
— А сейчас всё это отсутствует начисто, — ответила я. — Но допустим, что так оно и есть. Теперь объясните оба, как будут выглядеть добро и справедливость, свобода и правда применительно к повседневной жизни простеньского и волшебного миров.
— Я не знаю… — тихо сказал Андрей.
— Я не знаю, — горько сказала Беркутова. — Не знаю.
— И никто не знает, — ответила я. — Даже сумеречные, которые так гордятся своим рационализмом и целесообразностью поступков, не знают, во имя чего идут на смерть. Видите, сидят, молчат, потому что сказать им нечего.
Мне не возразили. Я вернулась к столу, взяла сумку.
— Идемте отсюда, ребята, — сказала я. — Говорить больше не о чем.
Я положила на столешницу деньги за шампанское, водку и разбитый фужер — больше мы ничего заказать не успели. Мой праздник, мне и выставляться. Вот я и выставилась. Хуже любого пьяного дебоша получилось. Даром мне это не кончится.
— Хорса, — сказала Беркутова, — сесть за ваш столик мне посоветовал белодворский соединник. Позвонил на мобилу и сказал, что по взаимозачёту я, как представитель тёмных, могу задавать любые вопросы светлой вампирке Веронике Лемке, и она обязана будет ответить. Но на всё про всё у меня пятнадцать минут. Такое бывает часто, и я не удивилась и не стала терять время.
