— Прощай, Аллеин, надеюсь, мы с тобой в ближайшее время не встретимся.
После этого мужчина достал расческу, причесался и направился вниз по тропинке, насвистывая какой-то марш.
— Как жаль, что мне запрещено преследовать тебя в человеческом пространстве, — сказал Аллеин и спрятал меч.
Как только Аллеин улетел, Риикрой тут же дематериализовался и устремился к Ивану. Ему не надо было его искать, потому что за Иваном следили неотступно.
Прежде чем лететь искать Ивана, Аллеин решил подняться как можно выше, чтобы своим особым, бесконечно чутким слухом услышать, что думают и чувствуют люди на Земле; имело смысл определиться, что же происходит в мире людей именно сейчас, когда он получил столь важное задание. Это действие отнимало у Аллеина очень много сил и особой духовной энергии, поэтому он редко, раз в одно-два столетия, слушал всю Землю сразу и сейчас не очень хорошо представлял, как обстоят дела.
Аллеин поднялся над миром людей, сосредоточился, настроив свои чувства на звуки и ритмы Земли, и стал слушать.
Звуки привычных человеческих мыслей и чувств, воспринимаемые Аллейном как мелодии, звучащие из века в век, все сильнее перебивались какими-то импульсами. Такие диссонансы Аллеин слышал и раньше, но теперь они угрожающе усилились, порой заглушая голоса земного оркестра. Откуда идут эти шумы, Аллеин не знал. И это сильно его беспокоило. «Что это за звуки, откуда они исходят? Все неизвестное пугает. Надо как можно скорее разобраться с природой этих негармонических возмущений, — думал Аллеин. — Уж не Иван ли — причина этому? Нет, не может быть. Хотя… Хотя — кто знает».
Аллеин обратился к Богу, он мог это делать:
— Господь, что-то странное происходит с людьми. В их мыслях и чувствах появилось нечто, пугающее меня. Ответь мне, Господи. Прикажи, что мне делать?
Прежде, когда Аллеин обращался так к Богу, он тут же получал ответ. Но на этот раз ответа не было. Не было впервые за тысячи лет!
— Что происходит, Господи?! — воскликнул Аллеин.
Молчание.
Аллеин не знал, что ему делать: то ли лететь вверх, к Богу, то ли вниз — на Землю.
Он полетел вверх. Но знакомый межпространственный тоннель, ведущий к Богу, был закрыт… Ужас охватил Аллеина. «Бог больше не хочет слышать, что происходит на Земле. Он отвернулся от людей. Почему? Может быть, дело в том, что он отдал мне Лийил?» Не было ответа. Внутри у Аллеина все затрепетало, он бросился вниз, на Землю.
Он летел над Землей, торопился изо всех сил. То, что Аллеин не мог видеть Бога и говорить с ним, что Бог по непонятным причинам отвернулся от людей и оставил его здесь, на Земле, одного, предоставив самому себе, — ничего более страшного, в понятии Аллеина, произойти не могло. «Значит, Конец света не только близок, он уже начался», — решил Аллеин.
«Что происходит? Откуда взялись эти странные чувства и звуки, разрушающие и без того нестройный хор из человеческих стремлений и переживаний?» — думал Аллеин, вглядываясь и вслушиваясь в надземный эфир.
Наконец Аллеину удалось справиться с волнением, он сосредоточился и напряг свой бесконечно совершенный слух, чтобы уловить лейтмотив раздражавшего его диссонанса, и это ему удалось, диссонанс многократно усилился и теперь зазвучал, как трубный глас, потому что шел от человека, дух[1] которого работал как своеобразный резонатор всех услышанных Аллейном шумов:
— «…Сотворил Господь мир для делания»[2] и мне нельзя останавливаться, надо совершенствовать творение, — именно эти слова в этот момент произнес на иврите пожилой мужчина, они были тут же поглощены звуконепроницаемой обивкой стен его кабинета, но Аллеин услышал их сердцем. И сердце Аллеина оборвалось. «Вот что все это значит! Он ведь абсолютно верит в то, что улучшает мир, забыв о том, кто есть совершенство, и результатом его трудов и будет Судный день».
— Как дела по проектам «Альфа», «Бета» и «Центавр»? — спросил мужчина, нажав на клавишу селектора.
Голос в селекторе стал делать доклад, в котором говорилось о работах по созданию искусственного интеллекта, расшифровке генетического кода и нейропрограммированию. Аллеину было совершенно неважно, о чем говорилось. Ему было важно, как этот человек, его звали Франц Зильберт, он был президентом какой-то транснациональной корпорации, слушал доклад. Он слушал его, ни разу не вспомнив о Боге, Книгу которого только что цитировал. «Он говорит одно, а думает другое. Цель его — не истина, а власть, нужная ему для совершенствования мира. А власти у него и сейчас — бездна… Какую ему еще власть надо?» Этот вопрос Аллеин оставил без ответа. «Ясно, все эти странные, пугающие звуки — это первые такты прелюдии последнего концерта. Прелюдии вечной тишины. Хватит. На сегодня хватит, — сказал себе Аллеин. — По-видимому, дело идет к Концу. И Бог теперь отвернулся от мира…»
Аллеин полетел на поиски Ивана.
Иван ехал в автобусе по дороге, которая вела в его родной город. Рядом с дорогой горел лес, одновременно подожженный кем-то сразу с четырех сторон. Сильный ветер быстро раздувал пламя. Дым пожара, несшийся над землей, застилал автостраду. Временами, когда клубы дыма сгущались, впереди ничего не было видно, кроме темно-красного солнца, стоявшего у горизонта. Автомобили медленно ехали с зажженными фарами, то и дело сигналя друг другу. Водитель рейсового автобуса, устав от беспрерывных гудков и торможений, остановил автобус и открыл двери.
— Подождем, может, развеется, — объявил он и закурил. «Почему никто не тушит? — подумал водитель. — Странно».
Риикрой опередил Аллеина и, удобно разместившись в подсознании Ивана, внушал ему, что надо выйти из автобуса и пройтись пешком по дороге. «Когда он увидит, как горит хлебное поле, я пойму, что это за человек», — думал Риикрой.
Ивану надоело сидеть в душном автобусе. Он вышел из салона, постоял немного, глядя на дым пожара, и решил оставшуюся часть пути пройти пешком. До города по дороге оставалось километров десять, а напрямик через поле, засеянное пшеницей, — километров пять. Сказав шоферу, что он дальше не поедет, Иван спрыгнул с дорожной насыпи, прошел по полю метров двадцать, остановился и посмотрел назад. Сильно пахло пожаром. Пройдя метров сто по меже, Иван вышел на грунтовую дорогу, ведущую в город.
Заросли кустарника в оврагах и около березовых колков тоже горели. От дыма слезились глаза. Иван быстро шел по дороге, посыпанной серым пеплом. Ветер поднимал пепел и нес его над полем.
И вот огонь перекинулся на пшеницу, и Ивану пришлось пройти по дороге через горящее поле. Лицо опалило жаром, хотелось бежать, но Иван не побежал, а на несколько секунд остановился и стал смотреть на огонь. Глаза отражали зарево пожара, а одежда нагрелась так, что было трудно терпеть. Стебли созревшей пшеницы вспыхивали, роняя на землю колосья. Колосья беспомощно падали и засыпались раскаленным прахом. Огненные вихри, носившиеся над землей, довершали дело. Хлебное поле быстро уничтожалось.
