Сама-то она в калошах, несмотря на ревматизм. Да так и стоит, в раскоряку, на этих островках мало-мальски сухого пола, громко называемого нами «континентами».
И теперь эти «континенты» в большинстве своём лежат в полном, пузырящемся гниением и сероводородом, дерьме. Куда ни кинь взгляд — царство смерти, хаоса и разрушения. Воды и грязи. Вони, сырости и тлена…
Сколь прекрасна была планета ранее, столь омерзительно, отталкивающе она выглядела ныне.
…Навещая из какого-то тоскливого чувства ностальгии по нежданно ушедшему жалкие остатки частных строений в покинутых кварталах, что пониже «моего» района, более или менее уцелевшие после катастрофы, мы всячески старались не сосредотачиваться на мыслях о практически полном упадке этого идиотского мира. О судьбе и ужасе положения ранее населявших их людей. Которым не повезло. Или повезло недостаточно.
Ибо покосившиеся и осевшие на почву хибары, как и то, что осталось от некогда величественных «Тадж-Махалов» ранее зажиточного класса, как нельзя лучше живописали нынешнее общее, — плачевное и безнадёжное, — состояние нашей донельзя хвалёной «техногенной цивилизации».
* * *
…Гигантский водоворот делался невыносимо тесным. Космические тела всевозможных размеров вращались вокруг друг друга, искривляя пространство, и топология его бесконечно менялась. Планеты и спутники их были изборождены шрамами. Планеты же, обладающие атмосферой, — такие, как Венера и Земля, — усеяны кратерами.
Каждый день она менялась. Из покрывавшей поверхность головы кометы пыли начал выделяться аммиак, — водород давным-давно улетучился. Масса кометы делалась меньше, а плотность её значительно увеличилась.
Скоро от кометы ничего не останется, кроме каменной пыли, намертво сцементированной водяным льдом. И голова её вновь станет монолитом величиной с гору.
С каждым часом всё больше разогревались газовые включения, и газ пробивал дорогу наружу. И разрывал голову кометы. Огромные каменные глыбы, кувыркаясь, медленно отделялись друг от друга, чтобы лететь рядом с Хозяином. Ещё немного, и комета, напрягая последние силы, агонизируя и нестерпимо сияя, вырвется из плена солнечной системы. Она уже почти прошла наиболее опасные участки действия планетарных сил, когда что-то жёстко и неожиданно преградило ей путь…
Джузеппе Орио, «Основы смертных начал». 1465 г., в обработке Л. Нивена и Дж. Пурнель, «Молот Люцифера».…Облупленные, ржавые, выдутые ветрами покорёженные кровли и перекошенные, отошедшие от фундаментов пороги домов; мёртвый оскал оконных и дверных проёмов, из которых уже давно выворотили на дрова деревянные рамы и скособоченные тела выцветших от сырости и ветра дверей. Груды битого стекла из окон усеивали пока ещё не везде содранные на эти же цели полы, да буйную траву под стенами, возросшую обильно благодаря появлению вездесущей влаги.
Горы принесённого водою и ветром отовсюду мусора, и молниеносно ветшающие без присмотра дворы и хозяйственные постройки.
Отслоившиеся пласты стенной штукатурки, словно лохмотья растрескавшейся на трупе кожи; словно листы ватмана, на котором невидимыми чернилами была записана история последних часов поверженного в прах человечества…
Странным было то, что лишь трижды мы замечали там стремительные тени, тут же трусливо исчезающие при нашем появлении. Как мы понимали, немногие обитатели шарили по руинам в поисках всего того, что хоть мало-мальски поможет им существовать.
Гоняться за ними с гиканьем и с целью пристрелить или позвать для общения мы не собирались, так же как и они не горели особым желанием выскочить с приветственными криками и распростёртыми объятиями нам навстречу. Возможно, так оно было и лучше. Для обеих сторон. Похоже, им доставало ума понимать, что мы можем быть настроены не столь миролюбиво, как им хотелось бы. И что от одетых в камуфляж людей можно схлопотать сперва пулю, пущенную из предосторожности. А уж потом затеять с ними хоть мало-мальски продуктивный разговор. А нам доставало ума не совать нос не в своё дело, раз уж это не сулило нам никаких особых «барышей» или неприятностей.
Может, дело и обстояло бы иначе, имей они на это ресурсы, — большие, чем они сейчас располагали? И они попробовали бы на зуб кучку полудурков, шастающих по их «вотчине»? И рискнули бы посмотреть на наши потроха, упрятанные в более приемлемую для нынешних времён внешнюю упаковку? Что и произошло однажды, буквально в самые первые наши появления здесь. Впрочем, мы были практически готовы к любому раскладу при таких «прогулках».
Именно поэтому четверо отчаявшихся аборигенов, вылетевших с торжествующим рёвом на нас из-за угла, оказались нашпигованными свинцом куда ранее, чем они успели даже толком прицелиться. Визг пуль взрезал примолкшие навеки окрестности похлеще ударов кнута-арапника.
Излив на нападавших крохотный, экономный водопад хлёстких выстрелов, прозвучавших, как гром среди ясного неба в этой тишине, мы одновременно бросились врассыпную, присматривая попутно мало-мальски подходящие для обороны укрытия, и ожидая прибытия остальной враждебно настроенной массы в виде подкрепления атакующим.
Заняв более-менее приемлемые позиции, мы перезарядились и напряжённо замерли, зорко всматриваясь в темнеющие контуры почти неузнаваемых мною ныне переулков. Лишь единственный раз мне удалось приметить ещё одну, ошалелым зайцем скакнувшую за изгородь сутулую фигуру. И в то же время прозвучало краткое «буфф». Фигура споткнулась, будто с размаху налетев на невидимую преграду, на мгновение замерла, выгнувшись назад и слабо раскинув в стороны длинные руки, а затем пропала в каком-то палисаднике, куда канула, как в прорубь. Мой добрый друг Упырь был, как всегда, точен.
В результате ещё два десятка секунд ожидания, и пришедшее вслед за тем понимание, что «беседовать» более оказалось не с кем. Как и выяснить цель столь бездарного и поспешного нападения не представилось, в связи с этим, возможным.
Мы поднялись почти разочарованными. Ещё бы! Столько шуму, а поговорить теперь как следует не с кем. И чего, спрашивается, от нас было нужно?
А впрочем, и так всё было яснее ясного, чего уж там. Какие вам ещё нужны поводы для подобного безумства?
Вряд ли кто-либо в подобных условиях вываливается вам навстречу с оружием наперевес, радостно осклабясь и имея дружеской целью пригласить вас с семейством на пикник. Разве что желая приобрести у вас, пошарив жадными руками в карманах, какую-нибудь крайне полезную игрушку-безделушку, предварительно превратив вас в качественное решето или рваные картечью лохмотья. Весь вопрос при этом состоит лишь в разнице калибра, точности и скорости стрельбы. У кого они выше, тот и становится несравненно «богаче». Или живее. Это в зависимости от ваших навыков, совести и пристрастий. Или степени глада, терзающего ваше слабое, бренное существо…
