— Это что, было в последнем реалтайм-выпуске «Tsak»?
— Я видел новейший болевой клип «Urban-Decadence» на MTV-3. Ничего особенного, кстати…
— На следующей неделе «Giga-Byte» играет в «Родоне», последний шанс основного состава.
— Разве их ещё не распустили?
— Нет.
— Нет ли у тебя желания быстренько перепихнуться?..
— Почему бы нет…
Я заказал двойной афинский слинг и забился в дальний угол. Музыка становилась громче. Должно быть, это была «$Muscleflex-G» с их новейшим хитом. Бас долбил мне прямо по желудку. Я чувствовал, как гудят металлические нервы моей руки. Одним глотком опорожнив стакан, я заказал ещё один у зеленоволосой официантки в металлическом платье. И закурил «Голден джойнт». Жалко, что в клубе не было «бонк»-автоматов. Лавочке ещё было над чем поработать.
К пяти часам утра ряды поредели. Осталось лишь несколько отдельных группок. Все были обдолбанные, пьяные или взвинченные, потому что приняли внутрь бесчисленное количество напитков и таблеток. И тут я увидел её.
Она была среднего роста, черноволосая, с выступающими скулами. Красивые ноги в фосфоресцирующих колготках. Она сидела, закинув ногу на ногу, на стуле у стойки бара. Волосы её приобретали разные оттенки, в зависимости от того, под каким углом на неё смотреть. Она тоже курила «Голден джойнт» и медленными движениями пила из высокого стакана с двумя ножками коктейль апельсинового цвета с зелёными кубиками льда. Глаза её блестели особенным блеском.
Она бросила взгляд в мою сторону и ещё раз затянулась сигаретой. Она была хороша собой. Я допил остаток своего шестого афинского слинга и улыбаясь двинулся к ней.
— Привет.
Она поцеловала меня взасос, больше не дав мне сказать ни слова. Когда она нагнулась ко мне, я заметил у неё на затылке хромированное штекерное гнездо. Наверняка она — метахакер. Вот мне повезло-то!
Мы трахались в туалете. Она дрожала всем телом, но не произнесла ни слова. Я тоже. Пол был залит лужей грязной воды с мочой, а в сторонке валялся в отключке какой-то тип, остриженный наголо и с обрезанными ушами. В его сплошь татуированной руке всё ещё торчал шприц.
Я кончил со странным звуком, застегнул брюки и порылся в карманах, ища «Голден джойнт». Она молча натянула свои трусики.
В большом зале оставалось всего человек десять. Клуб закрывался, и несколько чернокожих уже начали пылесосить пол. И тут она впервые хоть что-то произнесла:
— Дай мне сигарету.
Я снова вынул пачку.
— Не очень-то ты разговорчива, а?
Она посмотрела мне в глаза. Она носила умные контактные линзы, которые меняли цвет в зависимости от душевного состояния носителя. Сейчас они были золотисто-зелёные.
— Я не разговариваю с незнакомыми людьми.
Я засмеялся.
— Но зато трахаешься с ними не задумываясь, а?
— Это разные вещи. Одно с другим не связано.
Казалось, она чувствовала себя оскорблённой. Я решил сменить тему.
— Метахакер? — спросил я и показал на хромированное штекерное гнездо у неё на затылке.
— Журналист? — спросила она, выпуская дым изо рта.
— Как ты догадалась? — удивлённо спросил я.
— Застывший взгляд, лицо человека, который, в основном, пропадает в Интернете в поисках информации. Охотник за данными. Это с самого начала было ясно, как только я тебя увидела. Просто намётанный глаз.
Я улыбнулся.
— Значит, ты знаешь, что за травку я курю, а?
— Для затравки «Голден джойнт», — она впервые улыбнулась. — А потом информационный смог из Интернета.
Я с самого начала знал, чего она хочет. Метахакер — одно из тех заслуживающих сострадания существ, которые подвергли себя трансплантации интерфейса, лет десять назад, когда это был самый писк. Они подсоединялись к компьютерным сетям и пропадали среди обломков информации в поисках новых миров и отменного кибернетического кайфа. До того момента, как локальные сети сменились подключением к Интернету.
Я не знал ни одного случая, чтобы метахакер выжил после того, как подсоединился к Интернету. Головокружительный поток гигабайт буквально выжигал ему нейроны, взрывал их изнутри в электронном оргазме беспримерного суперкайфа без обратного билета.
Я знал, чего она хочет. У журналиста в распоряжении всегда есть голомодем — если он хочет выжить как журналист. Я знал, что она тоскует по последнему виду кайфа, по смертельному торчку, по необыкновенному и неповторимому мгновению, которое ей не в состоянии дать ни одна простая гиперкомпьютерная среда.
Я знал, что часы её сочтены.
Я улыбнулся.
— Идём? — спросила она.
Я ничего не сказал, и мы вышли на улицу.
По площади Омония неутомимо двигалась людские массы, они спорили, ели, испражнялись, спали и глазели по сторонам. Празднество новоязычников за это время раскрутилось на всю катушку. Один из них как раз только что поджёг себя, и в воздухе стоял запах горелого мяса.
Мы шли пешком. На тёмном бульваре народу было мало, и торговцы давно уже свернули свои лотки. На углу сидел пьяный в луже собственной блевотины и горланил песни. Старик с деревянной ногой рылся в куче отбросов, а группа албанцев трахала молодого мужчину, который стоял на четвереньках и кричал им, чтоб поторопились. Невдалеке сидел шелудивый пёс и смотрел на них.
— А ты хорошо подумала? — спросил я её, закуривая ещё один «Голден джойнт». Я знал, что это дурацкий вопрос.
Она прямо посмотрела на меня. В её многоцветных глазах я увидел полную готовность, тоску человека, который мечтает отдать жизнь за последний кайф, человека, которому знакома Другая Реальность. Человека, который уже однажды побывал в стране лотофагов, отведавших медвяных плодов лотоса.
— Все, кто побывал в стране отчаяния, страдают потерей памяти, — сказала она.
Я не понял, кого она имеет в виду — себя или меня. Я так и не узнал этого.
На входе в подъезд дома валялся в глубоком сне грязный растафари со своей львиной гривой, употребивший незнамо сколько «бонков». Нищий старик, одетый в лётную офицерскую куртку, рылся в его карманах. Увидев нас, он отпрянул и принялся ругаться на незнакомом языке. У него был только один глаз, и из его правого уха свисал провод.
Мы пошли по пыльной лестнице вверх. Лифт не работал уже пятнадцать лет. На лестничной клетке пахло мочой и гниющими отбросами. Какая-то кошка выскочила из дыры в стене и пулей пронеслась мимо нас.
— Как тебя зовут? — спросил я обречённую на смерть.
— Какая теперь уже разница?
— Я стану фактически зачинщиком твоего самоубийства. Скажи мне, по крайней мере, как тебя зовут.
