– Хорошо, об Отцах я поговорю с Вепрем. А сейчас…
– С Вепрем вы уже не поговорите, – сказал Мемо злобно. – Вепря расстреляли.
– Это тот однорукий, помните? – пояснила Орди. – Вы же должны его помнить…
– Я помню, – сказал Максим. – Но его не расстреляли. Его приговорили к воспитательным работам.
– Не может быть, – сказал широкоплечий. – Вепря? К каторге?
– Да, – сказал Максим. – Гэла Кетшефа – к смертной казни, Вепря – к воспитательным работам… к каторге, а еще одного, который не назвал своего имени, забрал к себе штатский. По-видимому в контрразведку.
И снова все замолчали. Доктор хлебнул из кружки. Широкоплечий сидел, опершись головой на руки. Лесник, горестно покряхтывая, с жалостью глядел на Орди. Орди, сжав губы, смотрела в стол. Это было горе, и Максим жалел, что заговорил на эту тему. Это было настоящее горе, и только Мемо в углу не столько горевал, сколько боялся… Таким нельзя поручать пулемет, мельком подумал Максим. Он нас тут всех перестреляет.
– Ну, хорошо, – сказал широкоплечий. – У вас есть еще вопросы?
– У меня много вопросов, – медленно сказал Максим. – Но я боюсь, что все они в той или иной степени бестактны.
– Что ж, давайте бестактные.
– Хорошо, последний вопрос. Причем здесь башни ПБЗ? Почему они вам мешают?
Все неприятно засмеялись.
– Вот дурак, – сказал Лесник. – А туда же – базу ему подавай…
– Это не ПБЗ, – сказал Доктор. – Это наше проклятие. Они изобрели излучение, при помощи которого создали понятие о выродке. Большинство людей – вот и вы, например, – не замечают этого излучения, словно бы его и нет. А несчастное меньшинство из-за каких-то особенностей своего организма испытывают при облучении адские боли. Некоторые из нас – таких единицы – могут терпеть эту боль, другие не выдерживают, кричат, третьи теряют сознание, а четвертые сходят с ума и умирают… А башни – это не противобаллистическая защита, такой защиты вообще не существует, она не нужна, потому что ни Хонти, ни Пандея не имеют баллистических снарядов и авиации… им вообще не до этого, там уже четвертый год идет гражданская война… Так вот, эти башни – это излучатели. Они включаются два раза в сутки по всей стране – и нас отлавливают, пока мы валяемся беспомощные от боли. Плюс еще установки локального действия на патрульных автомобилях… плюс самоходные излучатели… плюс нерегулярные лучевые удары по ночам… Нам негде укрыться, экранов не существует, мы сходим с ума, стреляемся, делаем глупости от отчаяния, вымираем…
Доктор замолчал, схватил кружку и залпом осушил ее. Потом он принялся яростно раскуривать свою трубку, лицо у него подергивалось.
– Да-а, жили – не тужили, – с тоской сказал Лесник. – Гады, – добавил он, помолчав.
– Ему это бессмысленно рассказывать, – сказал вдруг Мемо. – Он же не знает, что это такое. Он понятия не имеет, что это значит – ждать каждый день очередного сеанса…
– Хорошо, – сказал широкоплечий. – Не имеет понятия – значит, и говорить не о чем. Птица высказалась за него. Кто еще – за и против?
Лесник открыл было рот, но Орди опередила его.
– Я хочу объяснить, почему я – за. Во-первых, я ему верю. Это я уже говорила, и это может быть, не так важно, это касается только меня. Но этот человек обладает способностями, которые могут быть полезны всем. Он умеет заживлять не только свои, но и чужие раны… Гораздо лучше вас, Доктор, не в обиду вам будет сказано…
– Какой я доктор, – сказал Доктор. – Я так – судебная медицина…
– Но это еще не все, – продолжала Орди. – Он умеет снимать боль.
– Как это? – спросил Лесник.
– Я не знаю, как он это делает. Он массирует виски, шепчет что-то, и боль проходит. Меня дважды схватывало у матери, и оба раза он мне помог. В первый раз не очень, но все-таки я не потеряла сознания, как обычно. А во второй раз боли не было совсем…
И сразу все переменилось. Только что они были судьями, только что они решали, как им казалось, вопрос его жизни и смерти, а теперь судьи исчезли, и остались измученные обреченные люди, которые вдруг ощутили надежду. Они смотрели на него, будто ждали, что он вот сейчас, немедленно снимет с них кошмар, терзавший их ежеминутно, каждый день и каждую ночь много лет подряд… Ну что же, подумал Максим, здесь я по крайней мере буду нужен не для того, чтобы убивать, а для того, чтобы лечить… Но почему-то эта мысль не доставила ему никакого удовлетворения. Башни, думал он. Какая гадость… Это же надо было придумать. Надо быть сумасшедшим, надо быть садистом, чтобы это придумать…
– Вы действительно это умеете? – спросил Доктор.
– Что?
– Снимать боль…
– Снимать боль… Да.
– Как?
– Я не могу вам объяснить. У меня не хватит слов, а у вас не хватит знаний… Я не понимаю, разве у вас нет лекарств, каких-нибудь болезащитных препаратов?
– От этого не помогают никакие лекарства. Разве что в смертельной дозе.
– Слушайте, – сказал Максим. – Я, конечно, готов снимать боль… я постараюсь… Но это же не выход! Надо искать какое-нибудь массовое средство… У вас есть химики?
– У нас все есть, – сказал широкоплечий, – но это задача не решается, Мак. Если бы она решалась, государственный прокурор не мучался бы от боли, как и мы. Уж он-то раздобыл бы лекарство. А сейчас он перед каждым регулярным сеансом напивается и парится в горячей ванне.
– Государственный прокурор – выродок? – спросил Максим озадаченно.
– По слухам, – сказал широкоплечий сухо. – Но мы отвлеклись. Птица, ты закончила? Кто хочет еще?
– Погоди, Генерал, – сказал Лесник. – Это что же получается? Это же получается, что он наш благодетель? Ты и у меня можешь боль снимать?… Да ведь этому человеку цены нет, я его из подвала не выпущу, у меня же, извиняюсь, такие боли, что терпеть невозможно… А может быть, он и порошки выдумает? Ведь выдумаешь, а?… Нет, господа мои, товарищи, такого человека надо беречь…
– То-есть, ты – за, – сказал Генерал.
– То-есть, я так – за, что ежели кто его тронет…
– Понятно. Вы, Доктор?
– Я был бы «за» и без этого, – проворчал Доктор, попыхивая трубкой. – У меня такое же впечатление, как у Птицы. Пока он еще не наш, но он станет нашим, иначе быть не может. Им он во всяком случае никак не подходит. Слишком умен.
– Хорошо, – сказал Генерал. – Вы, Копыто?
– Я – за, – сказал Мемо. – Полезный человек.
– Ну что же, сказал Генерал. – Я тоже – за. Очень рад за вас, Мак. Вы – симпатичный парень, и мне было бы жалко убивать вас… – Он посмотрел на часы. – Давайте поедим, – сказал он. – Скоро сеанс, и Мак покажет нам свое искусство. Налейте ему пива, Лесник, и давайте на стол ваш хваленый сыр… Копыто, ступайте и подмените Зеленого – он не ел с утра.
