разрушилось.
После нашей встречи в Сент-Кильде в тот день мы с Чарльзом Тьюлисом больше не поддерживали связь друг с другом.
Тогда: 2001–2006 гг.
Все началось с Лил, продолжилось из-за нее, и в каком-то смысле это никогда не завершится без ее участия. Я узнал от Кирилла Татарова его концепцию красоты в математике, узнал, что неправильная математика – уродливая математика. Джон Китс написал за двести лет до событий 11 сентября следующее:
«Краса есть правда, правда – красота,
Земным одно лишь это надо знать» [2].
Атаки на Нью-Йорк и Вашингтон оставили шрамы не только на структуре зданий и городов, но и на тысячах жизней. Помимо этого невидимо, скрытно, тайно ложь и умолчания ряда неназванных личностей оставили уродливый шрам на демократии, на истории и статусе величайшей свободной страны мира, на всем западном обществе и в мире в целом.
После моей встречи с Чарльзом Тьюлисом я знал, что мне придется столкнуться с этим уродством, и если даже я не решу или не разрешу его, то, по крайней мере, мне хотелось его понять.
Большинство людей приняли официальную версию, как вначале и я сам. Возможно, причиной тому – чувство облегчения: люди были готовы принять объяснение, любое объяснение. А также в силу сложного, подсознательного убеждения, своего рода общего инстинкта, что в открытой и развитой демократии ожидается от политиков и военачальников, веры в то, что они будут говорить правду. Ставить под сомнение или оспаривать это предположение – значит подвергать сомнению сами основы нашей демократии.
Никакого заговора в том смысле, в каком его имели в виду интернет-теоретики, не могло быть. В условиях демократии облеченные властью люди, президенты и премьер-министры, их заместители и генералы, не строят заговоры. Они управляют страной.
То, что они делают, предписывается и запрещается законом, культурой, практикой и прецедентами, системой сдержек и противовесов судебной власти, прессы, парламента или конгресса, форума общественного мнения. Не все голосуют за них, но большинство принимают результат. Люди у власти иногда поступают неправильно и могут совершать серьезные ошибки, но они также строят больницы и школы, финансируют научные исследования, поддерживают закон и правопорядок, собирают налоги и тратят деньги, и каждые несколько лет им светят перевыборы.
Почему такие люди поступают неправильно, почему они устроили гибель тысяч людей или почему допустили эти смерти из-за некой секретной и постыдной политики – это не тот вопрос, который хотели бы задать большинство обычных людей. Это было бы слишком дерзко.
Но я уже узнал достаточно о науке, о логике, о полной невозможности официальной версии событий 11 сентября, чтобы убедить себя в том, что даже если последствий случившегося уже не обратить вспять, по крайней мере, жертвы и их семьи заслужили право услышать полное и честное объяснение, признание.
Правда вряд ли может быть хуже господствующего мифа.
У меня были и практические возражения против идеи заговора. Будь события 11 сентября результатом заговора, это потребовало бы обширной организации, тщательного выбора момента, сотрудничества между множеством различных агентств, прямо или косвенно работающих на правительство, связей с другими агентствами за рубежом, возможность манипулировать СМИ, способность заранее управлять реакцией обычных людей во всем мире. Пришлось бы принять слишком много секретных решений, ожидать от слишком большого числа людей, что они будут хранить молчание. Достаточно всего одного разоблачителя, чтобы весь план полетел к чертям.
Хотя своего рода прецедент был. Между 1942 и 1945 годами правительство США создало строго засекреченный проект по разработке, испытанию и в конечном итоге применению атомных бомб против японцев. «Манхэттенский проект» быстро вырос из ядра ученых и академиков в организацию, насчитывающую около 130 000 человек, и все они поклялись хранить тайну. И они ее хранили. Впрочем, это было во время войны.
Были ли еще 130 000 человек причастны к заговору 11 сентября? Был ли каждый из них по-прежнему готов поддерживать вымысел своей истории? Была ли перспектива новой войны, войны с террором, достаточной для того, чтобы заставить их хранить молчание?
Кроме того, имела место прямая телевизионная трансляция, благодаря которой большинство людей узнали о происходящем. Из-за внезапности события лишь горстка людей видела, как первый самолет – борт, выполнявший рейс № 11 «Американских авиалиний», – врезался в Северную башню в тот момент, когда это произошло. Это были люди в здании, или вокруг него, или на улицах внизу.
К тому моменту, когда к месту катастрофы прибыли телерепортеры, верхние этажи Северной башни уже были охвачены огнем. Фильм о таране башни самолетом «Американских авиалиний» был вскоре готов, и его крутили по всем телеканалам – это оказались единственные кадры крушения Северной башни, которые видели большинство людей.
Вскоре, однако, телевизионные репортажи превратились в мешанину прямых трансляций с камер на месте, от репортеров, в спешном порядке отправленных на улицу, в студию или брать по телефону интервью с экспертами, повторных репортажей о том, что произошло ранее, и видеозаписей с других камер, которые вели съемку под другим углом. Поток шокирующих кадров дополнялся комментариями телеведущих. Практически с самого начала репортеры и комментаторы только вносили путаницу: высказывали свои версии, повторяли себя, задавали вопросы, брали интервью, прерывали интервью, суматошно переходили к новым событиям.
После атаки на Пентагон путаница разных мест, разных сцен, разных инцидентов увеличилась вдвое и втрое. К тому времени, когда я сам добрался до здания аэровокзала в Колумбусе, штат Огайо, и смог посмотреть телерепортаж, мне потребовалось как минимум несколько минут сосредоточенного внимания, чтобы понять, что, собственно, происходит.
Этот безумный поток изображений, записей, повторов и бесконечно тараторящих голосов, хотя он и был ужасающим и трудным для понимания, решительно опровергает любую идею государственного вмешательства, манипуляций с новостями, навязывания официальной интерпретации, любых попыток соотнести показываемое с некими заговорщиками.
Однако нечто неясное уже начало обретать очертания. Потребность в ответах, выяснение того, что было известно, подозрения в отношении потенциальных преступников, шок от угонов самолетов, мнения экспертов, интервью с высокопоставленными чиновниками – все это постепенно сформировало историю, которая всплыла почти незаметно.
История была составлена так, чтобы соответствовать тем немногим фактам, которые были известны: самолеты были угнаны (авиадиспетчеры это подтвердили, и были сделаны отчаянные телефонные звонки от пассажиров и членов экипажа), эти самолеты действительно врезались в башни (мы это видели), здания обрушились (мы это видели). Опять-таки это опровергает любую версию о спланированном заговоре. Как такое можно организовать заранее?
Труднее всего мне было избавиться от последней причины, почему я не мог принять
