— Все, разговор окончен, — поднялся со своего места Соломон. — Вы действительно переутомились, и я не хочу слушать…
— Я не хочу убивать вас, Соломон, — сказал я. — Я уже слишком многих убил. Но то было на войне. Я не хочу заниматься этим в мирной жизни. Я согласен по-прежнему ловить по болотам жаб — переростков, пугать чудищ лесных и отгонять от границ банды кочевников с манией мирового господства. Не заставляйте меня делать то, что я делать не хочу. Просто отпустите Русь идти своей дорогой.
— Да, это паранойя, — грустно сказал Соломон. — Вы готовы убить старика ради пришедших вам в голову бредовых мыслей… Что ж, я стар и слаб, я не могу вам сопротивляться, делайте же свое дело и пусть вам будет стыдно до конца ваших дней.
— Мне не будет стыдно, Соломон. Как оказалось, я не положительный персонаж в этой сказке. Не случайно, видимо, именно рядом со мной возникли и конь из преддверий ада, и призрачная собака, пугавшая еще древних богов… И я стал… вы перешли ты грань, где кончается добрая сказка, а я пошел за вами. Я не стану героически жертвовать собой ради светлого будущего. Вы просто не дадите ему осуществиться. В моем мире один мудрец сказал: «Тот, кто борется с драконами, сам рискует стать драконом». Я им и стал. Я прошелся по Бушмэнии, что б показать не только им, но и вам, что эта палка — о двух концах. Можно делать деньги на разрухе и на строительстве… Но бойтесь того, что вы не останетесь в стороне от этого мира. Он коснется вас, захлестнет, увлечет за собой… И вы тоже будете жить, окруженные войной, бедами, страданиями. Не лучше ли избрать другой, хоть и более длинный путь. Вы действительно верите, что деньги и власть вас защитят? Я даже не говорю про себя — а я обещаю вам, что не защитят — я говорю о Боге, о эволюции, называйте, как угодно. Мир создан не для того, что бы вы тупо делали деньги на чужом горе. Вас остановят. Не я, так… Вы верите в Бога?
— Я верю в то, что разговариваю с сумасшедшим, угрожающим старому, беззащитному старику.
— Я просто предупредил вас, — сказал я и поднялся. — Мне, собственно, все равно, какое вы примете решение. Я уже прошел ту черту, за которой что-то значат личные желания. Прощайте.
— Скажите честно, Иван, — грустно глядя на меня, спросил Соломон. — Выша затея с княжной — чистой воды выдумка, или же она и впрямь имеет какое-то отношение к княжескому роду.
— Она — настоящая дочь Владимира, — устало сказал я. — Дело не в этом. Я не могу понять, чего вы добиваетесь? Неужели просто личной выгоды и безопасности? Но это невозможно посреди бушующего океана. Вы раскачиваете лодку, Соломон. Если погибнет мир, у вас не будет маленькой планетки для спасения. А если и будет, вы же там с ума сойдете от скуки и беспросветности. Вы не умеете строить миры, Соломон! И этот переустроить вы не сможете. На земле не бывает Царствия Божьего. То «социально иное княжество», к которому вы стремитесь, походит на сотни тысяч других, бывших до него и будущих после него. Княжество, в котором все свободны и самый последний свободный имеет трех рабов — это уже было. Жить за счет других вам просто не дадут. Мир населен людьми разумными, а не говорящими. Но это — полбеды для вас, Соломон. В этом мире встречаются еще и люди духовные. Они уже рождались, писали книги, выводили философии, строили города и храмы. Вам не стереть память о них. И не предугадать их появление в будущем. У вас есть машины, животные — пусть они на вас пашут. Не получится паразитировать на себе подобных. Ни тайно, ни явно.
— Ну, если говорить теоретически, то… получалось, — Соломон устало потер глаза и вздохнул. — И будет получаться. Люди не равны, Иван. В этом все дело. Вы же не из тех, кто твердит про какое-то всеобщее равенство. Ну какая вам ровня тот же Иван-дурак, или Федот-стрелец?
— Они мне не ровня, — согласился я. — Они лучше меня… Я не философ, Соломон. Я просто твердо знаю, что кому-то одному править этим миром не получиться. Сразу придет конец. А я этого не хочу.
— Вы же не священнослужитель, откуда такая тупая уверенность в том, что знаете замысел Бога?! Может, все именно так и предначертано?!
— Да, — вновь согласился я. — Именно так и предначертано. Называется — Апокалипсис.
— У нас с вами разные… книги.
— И это я знаю. И то, что на какое-то время вы победите, и будет по-вашему… Только потом… Даже под патронажем Хозяина Мира Сего, вам не тягаться с Тем, против Кого идете.
— А вы часть Его, или верный слуга, или, может быть сам пророк?! — разозлился наконец Соломон.
— Нет, — вздохнул я. — Не сложилось. «Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». Мы с вами оба — страшные персонажи из страшной сказки. И сожрем друг друга, что бы хотя бы не мешать появлению в этом мире Иванов, Василис, Федотов, Муромцев… А они, глядишь, на нашем примере и научаться… У вас же дети есть, Соломон. И внуки. Вы хотите, что б они увидели свет завтрашнего дня?
— Вы страшный человек, Иван, — тихо сказал Соломон. — Вы самый страшный человек из всех, что я видел. Мне даже говорить с вами… Вы придумали себе черт-те что, и угрожаете мне страшными вещами… Я не знаю… У меня действительно есть кое какие связи… Я не тот, за кого вы меня принимаете, но я попытаюсь их задействовать… Надо время… Это все очень сложный механизм… Я попытаюсь…
Я кивнул, поднялся и пошел к выходу.
— Иван, — окликнул меня Соломон.
Я обернулся.
— Будьте вы прокляты! — сказал он мне. — И вот еще что… Вы не думали, что я, по вашим словам, обладающий подобной силой и властью, позволю вам безнаказанно вот так уйти, а сам спокойно останусь вытирать ваши плевки? Если б я обладал подобной властью… Я бы на вашем месте больше не спал спокойно
— Я знал людей, которые возвращались даже с того света, — ответил я ему. — Так что, на вашем месте, я бы даже не умирал спокойно. Кто знает, с кем вы там встретитесь?
Забрав из обусловленного места Гарольда и Анастасию, я проводил их в Киев, где потребовал собрания боярской думы и поведал о тайне Бабы Яги. Не получив желанного результата — слишком много было родов, желающих занять киевский престол, я собрал народное вече и на главной площади Киева вновь повторил всю историю. Несколько долгих минут стояла изумленная тишина. Потом Гарольд опустился перед растерянной Анастасией на колено и, как знамени, коснулся губами краешка ее платья. Выпрямившись, обвел притихшую толпу грозным взглядом, словно выискивая насмешничающих или недовольных, и крикнул:
— Слава княжне Анастасии!
— Слава! — в один голос отозвалась его дружина.
— Слава! — зашлась в неистовом восторге толпа, сообразившая, наконец, все выгоды этого события.
