— Смущаться следует тем, кто так его воспринимает. — Хэр Ройш-младший замолчал, созерцая незваного соседа по скамье. В принципе, при всей своей назойливости тот был куда интересней высасывающего из пальца откровения мистера Фрайда — потому, видимо, что вызывать у хэра Ройша-младшего меньше интереса было попросту невозможно. И в собственной сфере психологии социальной Хикеракли был определённо прав: до сих пор они с хэром Ройшем-младшим и в самом деле ни разу не беседовали, но никаких барьеров не чувствовалось, как будто заочное знакомство без потерь переводилось в очное. Хэр Ройш-младший с любопытством отметил, что ему даже в некотором смысле льстит внимание со стороны Хикеракли. Вроде и всем-то он друг, и потому цена его приятельства невысока, а всё же к хэру Ройшу-младшему нечасто обращались первыми. В общем случае его это вполне устраивало, но на скучной лекции развлечение, следует признать, пришлось как нельзя кстати.
— Я задавался вопросом, отчего у вас столько приятелей, — сообщил хэр Ройш-младший. — Вы ко всем, как ко мне, набиваетесь?
Хикеракли, напустивший на себя во время созерцания предельно благопристойный вид, расплылся в ухмылке:
— Только к страждущим и несчастным. Не могу, так сказать, пройти мимо чужой беды. Вот, смотрите, сейчас и вас утешу. Думаете, ваша жизнь плоха? Помилуйте! Хэр Ройш, летом случилось ужасное. Я узнал, что я не пихт.
Хэр Ройш-младший ещё раз окинул взглядом вполне пихтскую шевелюру, почти красноватого оттенка глаза, чрезвычайно волосатую грудь и не сдержал вопроса:
— А кто же вы тогда?
— Исчадие. Отродие. Полупихт. — Хикеракли навалился на хэра Ройша-младшего, вцепившись ему в плечо. — Понимаете, добрый хэр, что это для меня значит? Понимаете? Вы, аристократы, должны понимать, вы ж вечно о чём-то подобном переживаете. У меня тоже была своя гордость, как вот говорит господин Фрайд, национальная. Патриотизм свой был. И летом — о, я узнал, что студенты Академии могут выклянчить у Пржеславского, у главы нашего многоуважаемого, пропуск за пределы Петерберга. В научно-образовательных целях, так сказать, ради общего и полного просвещения. И ведь выклянчил, нашёл пихтские деревни без карты — ах, я думал, меня ведёт сердце, чутьё! А они… — Хикеракли сбросил с себя экзальтированность и сделался задумчив. — А они там все на полголовы ниже. Они настоящие. А я… Хэр Ройш, как меня зовут?
— Хикеракли, — хмыкнул хэр Ройш-младший.
— А отца моего?
— Вероятно, тоже Хикеракли.
— Вот! — Хикеракли торжествующе воздел палец. — А должны звать иначе! Как пихты прослышали, что у нас с отцом имя одно, сразу подняли на смех. Понимаешь, оказывается, у пихтов фамилия по наследству не переходит. Знаешь, как они ребёнка нарекают, а? Когда дитя только-только научился кое-как словечки говорить, годика в полтора, выносят его на околицу. Что увидит, на что пальчиком ткнёт, как окликнет, так и будут его звать. Сам себя человек именует, уважительно! Да, уважительно к личности. А я, выходит, личность свою не проявил, раз имя от отца принял.
Хэр Ройш-младший догадывался, что нарочитое расстройство Хикеракли — это лишь артистическое мастерство, но не мог сообразить, правда ли тот верит в свою чушь.
— Мне кажется, они над вами подшутили, — коротко отозвался он. — Так что же, вы не знали, что ваша мать — роска?
— Знал, конечно, — Хикеракли почесал в затылке, — у меня с матушкой отличное отношение было, пока она у петербержских Копчевигов жила. Но как-то не задумывался.
— Не задумывались, что, если ваш отец — пихт, а мать — роска, вы пихт только наполовину?
— Не задумывался, что этого недостаточно для пихтства! Я, знаешь, даже помышлял там, в деревнях, папашу своего сыскать. Странный он был, мой папаша. Ну и подумал, что его, может, в младшее, как говорится, отечество потянуло. Как меня вот. Ан нет-с, нетути. Они его предателем считают, что уехал да на роске женился. А я вот, знаешь, на пихтских женщин посмотрел и душу-то его всю сразу и понял, да.
— И как вас только из города выпустили, — снова хмыкнул хэр Ройш-младший.
— Говорю уж больно складно, как меня не выпустишь? Я привёз обратно ценные, что называется, материалы. Отличные материалы, эт-но-гра-фи-чес-ки-е. Знаешь, какой у пихтов главный праздник?
— Какой?
— Никакой! У них триста шестьдесят пять праздников в году. Есть вот, к примеру, Кругломордие. Это день, когда все набивают за щёки тряпки — или там чего другое — и так ходят. Или вот, например, Комарица. Весь год пихты ловят комаров, а потом запускают их в самый большой амбар и запирают. С песнями, с радостью, как говорится, на лицах. После, подождамши, дверь амбара открывают, и который первым вылетел, тот и победитель. И у меня все триста шестьдесят пять записаны, так-то. Небесполезно, иными словами, съездил.
Хэру Ройшу-младшему иногда казалось, что граф Набедренных городит чепуху, и потому для него было определённым откровением осознание того, что чепуха, оказывается, бывает чрезвычайно разнообразной. Как и подобает вруну, Хикеракли разливался увлечённо, убеждённо и наслаждаясь звуками собственного голоса. В голосе слышалась изрядная самозабвенность, и хэр Ройш-младший неожиданно подумал, что это ровно та же черта, которая раздражает его в мистере Фрайде. Тем непонятнее было, почему Хикеракли не раздражал, а забавлял. Быть может, дело в банальной тяге к запретному? Слушать на лекции выступающего полагается, а отвлекаться на сторонние разговоры — нет, и потому второе становится слаще. Но было несколько обидно признавать, что хэр Ройш-младший не чужд столь обыденного и нерационального способа мыслить.
— …Взять, к примеру, национальные стереотипы — чуждые вам, быть может, в Росской Конфедерации, — вещал тем временем Фрайд. — В Европах они процветают. Каждый смеётся над соседом, каждый подмечает его броские чёрточки. И каждый, конечно, твердит, что сосед на его счёт ошибается. Но ошибается ли? Я утверждаю: стереотипы есть доведённые до абсурда глубинные свойства явлений. Запишите. Более того, они нужны нам, пусть только как подложка для антагонизма. Поясню на более близком вам примере. В Росской Конфедерации есть народ тавров. Говорят, они всегда ходят при ножах, любят только своих коней и опираются в быту на архаичные представления о «чести». Так ли это? Конечно нет! Конечно, любой из вас сможет припомнить тавров, избравших совсем иную жизнь…
— Я не смогу, — пробурчал себе под нос хэр Ройш-младший.
— …Но я утверждаю, что в глубине любого из них живёт настоящий, древний тавр при ноже, коне и чести.
— Косы забыл, — снова не удержался хэр Ройш-младший. Повертев головой, он отыскал в зале тавра по имени Плеть — одного из портовых разбойников. Тому не хватило приставного стула, и он с абсолютно непроницаемым видом подпирал стену возле входа, являя собой всецелое воплощение стереотипа.
