Наверное, где-то в душе я был уверен, что война будет всегда...
...Только к вечеру мы вспомнили, что Хевирт весь день молчал. И до нас какими-то тупыми рывками подоходило, что это мы победили. Мы. А он - проиграл.
И почему-то стало - вы не поверите - неудобно. Мы молча собрались ближе к их с Тодди по-прежнему сдвинутым постелям. Хевирт смотрел на нас - злым, неприязненным взглядом. Мы - молчали, но потом Франтик растерянно начал:
- Ну чего... - и замолчал. Зато сторка прорвало!
- Я не верю, - рубил он слова. - Мы не могли. Это враньё.
- Да как же враньё, - возразил Франтик. - И вообще что ты - ты же домой теперь...
- Мы не могли проиграть! - вскрикнул Хевирт. И слабо стукнул по одеялу кулаками. Смешно так стукнул, только нам было не смешно. У него блестели глаза. - Не могли капитулировать! Сторки не капитулируют! Нас предали! Я знаю! - глаза его загорелись, и это был страшноватый огонёк. - Союзники... рабы... нас предали! Предали! Трусы! - теперь он выплёвывал русские слова, как пули. - Будь прокляты! - и сорвался на свой язык, но было ясно - это тоже ругань, проклятья.
Мы не знали, что сказать. Только Франтик вдруг зло, непохоже на себя, выпалил:
- Вы начали эту войну! Вы...
Он тут же осекся, лицо стало жалобным. А Хевирт... замолчал. Закрыл глаза - веки у него дрожали - и замолчал. И мы с Франтиком ещё постояли, а потом тихонько пошли к своим постелям. И тогда Хевирт громко, тоскливо сказал:
- Я хочу домой!
А Тодди наклонился к нему и ответил:
- Скоро поедешь.
* * *
Они приехали в тот самый день, когда выписывали Франтика. Тот с самого утра носился, как заводной, бегал к своей тёте Ирме, летал по палатам и вообще вёл себя, как дурак. Мари сидела у меня и подначивала Тодди, который потихоньку учился ходить. Хевирт сердито наблюдал за ним - у него ноги ещё только-только начали шевелиться.
И тут в палату влетел Франтик. С удивлёнными, перепуганными и восторженными глазами. Уже в новенькой пионерской форме, поверх которой был наброшен халат - развевавшийся, как плащ. Он чуть не кувыркнулся через мои ноги - я успел его подхватить, но зато ничего не успел сказать, потому что Франтик сам завопил:
- За тобой приехали!
Мы не сразу поняли, что он это кричит Хевирту. Тот и сам не сообразил, мельком посмотрел на Франтика, на вход, потом снова уставился на Тодди... и окаменел. Тяжело, словно на несмазанном шарнире, повернул голову - опять к дверям.
А в них как раз вошёл Науманн. Чуть посторонился, указал рукой, сухо, коротко сказал:
- Прошу.
Я дёрнул Франтика за плечо, и он плюхнулся рядом со мной, не сводя глаз с двери. С двери, в которую - один за другим - вошли двое.
Двое сторков. Мужчина лет... ну... лет сорока. И молодой парень - вдвое младше. В ярких парадных мундирах, таких ярких, что они виделись не бывшими пленными - а кто же они были, не специально же за Хевиртом прилетели со Сторкада? - а какими-нибудь важными инспекторами. На нас они даже не поглядели, словно в палате никого и не было; старший чуть поклонился Науманну, а младший, глядя на Хевирта, сделал какой-то жест левой рукой и пальцами - и тот (он сидел в постели, чуть приоткрыв рот, лоб был мокрый, и капля пота сползала по щеке) - быстро сделал тот же жест и вдруг зажмурился и спрятал лицо в сгиб локтя. А они подошли и встали рядом с кроватью, старший быстро, тихо заговорил, несколько раз коснулся - прямой ладонью - волос и видной щеки безудержно кивающего Хевирта.
Мы все смотрели на них. От Науманна до Мари, сжавшей мои новые пальцы - как в тисках. Мы смотрели и не могли понять того, что видели.
Это было... знаете... так странно...
...Я так понял, они были из его Рода, хотя и не близкая родня. Их отпустили из лагеря, сторков уже начали отпускать, была договорённость - они сразу, ещё на церемонии капитуляции, заявили, что освобождают всех наших, сколько у них есть (говорят, было около трёхсот пятидесяти тысяч, причём треть их Император выкупил у частных владельцев...). А наши потом в ответ сообщили, что тоже отпускают пленных - у нас было больше миллиона пленных и интернированных сторков. Конечно, много времени понадобится, чтобы все вернулись по домам - и наши, и их...
Эти двое как раз узнали, что в госпитале лежит мальчик-сторк, да ещё и своя кровь - и тут же приехали забрать. Я помнил по войне - они любой ценой старались уносить к себе не только раненых, но даже трупы своих не оставлять врагу. Мы, впрочем - тоже. И у нас и у них это получалось далеко не всегда... Сколько раз видел я - в грязи, снегу, пыли, лужах, траве, среди хламья и мусора городских боёв - тела в покорёженной броне, открытые рты, наполненные кровью, дождём; рты, оскаленные в небо; выцветшие, увядшие зелёные глаза. И всегда ощущал удовлетворение - это были убитые враги. Опасные враги. Даже те - а они попадались среди мертвецов часто - что были не старше или вовсе младше меня самого.
А сейчас мне казалось, что у всех у них было лицо Хевирта. Мёртвого Хевирта...
...Сторки начали говорить с Науманом, а мы смотрели друг на друга. Тодди - полусидя в кровати. Хевирт - почти так же. Франтик, приткнувшийся мне под бок. Мари, держащая меня за руку. И нам казалось, что на свете стоит тишина.
И на самом деле - взрослые постепенно начали замолкать, замечая, что мы все неподвижные и молчим.
А мы и правда молчали, молчали... Друг на друга не смотрели и молчали. Мне было как-то... скучно, что ли? Пусто, грустно... не знаю. Вязкая стояла такая тишина. Неловкая. Когда так - хочется, чтобы это поскорей кончилось, и в то же время сам боишься заговорить первым.
Эту тишину нарушил Науманн. Он всё-таки всё понимал, хоть и не воевал. Но это и не было военным делом. Скорей этой - психологией.
- Давайте выйдем, - сказал он, обращаясь к сторкам и к Мари. - Пусть они... сами. Без нас. Это недолго.
Сторки запереглядывались. Но тут Хевирт что-то произнёс, обращаясь к ним. Негромко, но решительно. Как будто приказывал. Я потом часто думал - может, и правда приказал? Мы ведь так и не узнали, кто он был в своём Роду, а у них, у сторков, там сложно всё... Но так или иначе - они оба вышли, только младший в дверях приостановился, полуобернулся и снова сделал какой-то жест.
И мы остались вчетвером в нашей палате.
Я думал, что сейчас увезут Хевирта, а потом уедет Франтик. А на днях, наверное, выпишут и меня, и мы с Мари улетим к тёте Тане, которая нас уже ждёт. Тодди останется один - хотя, наверное, к нему кого-то ещё положат, да и он тоже уже... скоро. А потом 24НТ вообще закроют, потому что детей с такими ранениями, как у нас, не станет. Ну... почти не станет, наверное. Если только случайно такое будет. И все госпиталя на побережье закроют, и тут снова будут, как до войны, детские лагеря.
