— Куда они денутся? — усмехнулся Лукьянов — Начнут корячиться, мы пригрозим, что всех евреев у себя перережем. Мигом согласятся.
Ночью мне приснился сон, что я иду среди пингвинов и спрашиваю, есть ж у них душа. А они суют мне на подпись процентовки на колотый лёд и отвечают: “У нас у всех одна душа!” — и показывают на полковника Лукьянова.
5Хаким, хотя и не был похож на японца, был, как и все японцы, маленьким, худеньким и очень подвижным. Лицо его, окаймлённое небольшой седой бородкой, было совершенно европейским. По-русски он говорил сносно, я бы даже сказал превосходно. Не хуже, чем полковник Лукьянов.
— Гражданин Имакадзе, — сказал я, — вы отобраны для проведения опытов государственной важности. Я знаю о некоторых ваших талантах, а потому прошу ими не пользоваться на этапе. Человек я нервный и могу расстрелять ваше тело, когда ваша душа гуляет неизвестно где.
— Ничего не получится, гражданин начальник, — говорит он мне, — в тело бессмысленно стрелять, когда в нём нет души. Единственный шанс перебить серебряную нить, которой душа соединяется с телом.
— Что ещё за нить? — спрашиваю я, — где она, эта нить?
— Невидимая серебряная нить, — поясняет Хаким, — она связывает тело с душой, когда та странствует по звёздам. Если эту нить перебить, то душа улетает, а тело погибает. Но вот пулей это сделать очень сложно, лучше гранатой.
— Если потребует обстановка, — пообещал я, — то и за гранатой дело не станет. Но я не хочу крайних мер. А потому прошу вести себя прилично.
Фраза “Прошу вести себя прилично” у меня ещё со времён ленинской зоны осталась. Этой фразой я часто увещевал Ильича, когда он расходился в пролетарской ненависти. И он всегда слушался и говорил: “Извините, батенька, погорячился!”.
А потому эта фраза ко мне и прилипла.
— А скажите, гражданин Имакадзе, — спрашиваю я, — можете ли вы…
— Не называйте меня Имакадзе, — перебивает меня он, — зовите просто Хаким.
— Ладно, — соглашаюсь я, — так скажи мне, Хаким, умеешь ли ты различать прошлые инкарнации живущих ныне людей?
— Обижаете, гражданин начальник, — отвечает он мне, — читать прошлые инкарнации каждый дервиш умеет. Для этого на Тибете жить не нужно. Для этого достаточно свинины не есть. Я кое-что и похлеще могу, чем инкарнации читать.
— Вот как? — говорю я. — А ну-ка скажи мне, кем я был в предыдущей жизни.
— Никем не были, гражданин полковник, — улыбается Хаким, — душа ваша молодая. Живёт в теле первую жизнь. Такие тело любят, а потому будете вы долго жить. Тем более, что душа у вас женская, любопытная, склонная к авантюрам, но в союзе с телом немного ограничена в своих поступках. Вчера, например, она летала ночью в Антарктиду, где встречалась с душой полковника Лукьянова, который собирается там строить зону…
— Стоп! — приказываю я. — Тихо, Хаким! А то нам обоим несдобровать!
А сам пот со лба вытираю.
“Вот, думаю, и ответ, как быстро управляемая душа добирается до секретной информации. Можно сказать, до стратегических планов, ещё вынашиваемых в правительстве”.
— Только ничего не выйдет, — продолжает Хаким, игнорируя мой приказ замолкнуть.
— Почему же, — спрашиваю я, — не выйдет? Всё, что наметила партия, выполним. Нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики, Хаким. Прикажут взять Антарктиду — возьмём и Антарктиду. Что нам помешать может?
Сам понимаю, что несу вздор, но на каком языке полковник МГБ может ещё разговаривать с ЗК?
— Война помешает, — говорит Хаким.
— Война? — переспрашиваю я. — Будет всё-таки война? Скоро?
— Скоро, — кивает головой Хаким.
Я верю, потому что и товарищ Сталин об этом предупреждал неоднократно.
— И кто победит? — спрашиваю я.
— Победит дружба, — отвечает Хаким.
— А яснее нельзя? — злюсь я.
— Яснее нельзя, — подтверждает Хаким, — и из будущего, и из прошлого нет ясных ответов. Язык оракулов иносказателен. Дружба — это тоже понятие растяжимое. В объятиях, порой, задушат быстрее, чем в драке.
— Ладно, — говорю я, — не умничай. Скажи лучше, с кем война будет? С американцами?
— Американцы далеко, — уклончиво отвечает Хаким, — война начнётся в душах. Это самая страшная война, начальник, когда тело начинает сражаться с собственной душой. Тогда душа поворачивает энергию тела на что угодно, чтобы передохнуть. И вот тут-то всё и начинается. Такие периоды уже бывали. Особенно в России.
— А где это ты так хорошо выучил нашу историю, — подозрительно спрашиваю я, — в разведцентре?
— Нет, — неожиданно ошарашивает меня Хаким, — ни в каком разведцентре я не учился. А историю России хорошо знаю, потому что сам я русский.
— Не лепи горбатого, — перешёл я на зековский сленг, — а то обратно в зону отправлю. Какой-же ты русский, если в карточке ясно написано — японец. И место рождения у тебя указано — Япония. И приговор тебе зачитали на японском языке через переводчика. Ты мне голову не морочь, пожалуста. Потому что, если ты русский, то приговор твой могут пересмотреть. Так тебя судили как иностранного подданного, а так подвесят ещё измену родины в форме шпионажа. А это уже верный “вышак”, хоть он сейчас и официально отменён.
Мы к этому времени уже до Москвы добрались обратно. На аэродроме меня мой генерал встречал с машиной.
— Золотой кадр, — докладываю я, — где мы его разместим, товарищ генерал? На Лубянке или на какой-нибудь точке?
— Ты рехнулся, Лукич? — спрашивает генерал, — вези к себе домой, держи на квартире, никуда не выпускай. Деньги мы на его содержание выделим. И, давай, работай!
Денег на содержание Хакима полагалось 3 рубля 70 копеек в день плюс ещё 30 копеек как “лагкомандировочные”. Генерал решил не мелочиться и сразу же отсчитал мне 300 рублей.
— Ничего не жалко, — заявит он, — только дай результат. И никому ни звука, пока я лично всё не проверю.
Привёз я Хакима к себе домой, поставил раскладушку, купил хлеба, сарделек и “маленькую”, чтобы смазать взаимоотношения.
— Нет, нет, — отказался Хаким, — не пью я, гражданин начальник. В рот не беру. Капля алкоголя может привести к непредсказуемой катастрофе.
— Ну, будет, — увещеваю я, — какая там катастрофа! Отправим тебя в зону обратно или здесь расстреляем. И дело с концом. А в рапорте что-нибудь придумаем. Напишем, что отправили тебя проводить геологическую разведку в Антарктиду вместе с полковником Лукьяновым. Он, кстати говоря, хотел взять тебя с собой на первом пароходе. Вместе с ломами и колючкой.
— Не поедет в Антарктиду полковник Лукьянов, — отвечает Хаким, — не поедет. Потому что его диссертацией по экономике социализма интересуется сам товарищ Сталин. От этого полковник Лукьянов так разнервничается, что умрёт в какой-то местной роскошной больнице.
