Отвели нас в сырой подвал старого дома с балкончиками.
Сидеть приходилось на сыром полу. На нем же мы и спали.
А утром к нам в подвал явился ни кто иной, как сам князь. И оказался он не воображаемым мной злодеем с всклокоченной бородой, а горным красавцем и генеральском мундире, щеголеватый, гладко выбритый, с модно подстриженными усиками, с запахом одеколона.
Ребят из моего экипажа он приказал куда — то увезти, подозреваю, в свой танковый отряд зачислил, а ко мне подошел и руку протянул.
Я даже растерялся, но обменялся с ним рукопожатием.
— Мать есть? — спросил.
— Есть, — буркнул я, штаны придерживая. — Не из яйца вылупился.
— Где живет?
Назвал я свою воинскую часть.
— Пусть приезжает за тобой. Отпущу с ней на волю.
— Да что я, ребеночек, что ли? — с армейской спесью попробовал я возмутиться.
— Хуже, — коротко заключил он. — Даже не военнопленный, поскольку войны нет, а просто диверсант плешивый. Сотоварищи твои по бандитизму в железных кастрюлях своих изжарились. А тебя с матерью отпущу, потому что по закону гор материнская любовь у нас высоко ценится.
Много позже понял я, как хитер «князь — разбойник». Его во всех грехах обвиняли, а он о своем человеколюбивом решении по видео на весь мир раззвонил и, видимо, желанную реакцию кое — где вызвал. Про его разбойное правление краем готовы были и позабыть.
Я уж потом узнал, как командир к моей матери пришел.
Представляю себе эту сцену, словно сам там был.
Пришел командир, о здоровье всех справился, на детей взглянул, восхитился ими, Марфе ручку поцеловал, потом и говорит матери моей:
— Цены за проезд на юг, Мария Карповна, опять подняли.
— Если б только это! — отозвалась мать. — На юг кто теперь ездит? Дельцы какие — нибудь. Не про нас.
— А ведь придется, Мария Карповна.
— Как это придется? — удивилась мать. — Как я могу детей, невестку бросить?
— На время, на время, но придется.
— Что — то не пойму я.
— А то, уважаемые мои женщины, что капитан Смельков в плен к мятежным горцам попал. И князь их готов отпустить его, если мать за ним приедет.
— Это как же так? — вмешалась Марфа. — Там сражения идут, а мать наша, при пожилом ее возрасте, под пулями должна идти?
— Там помогут ей пробраться и логово этого князя. И если хотите, Мария Карповна, сына вызволить, придется билет на юг вам заказать.
— Так ведь подорожали они, билеты эти! — опять вмешалась Марфа.
— А я вам на дорогу денег дам из причитающихся Смелькову по контракту.
— Да хоть бы и не было денег, я пешком дойду!
— Вы про контракт сказали? — заинтересовалась Марфа. — А разве пленному жалованье полагается?
— Контракт заключен «пожизненно», то есть до гибели. А там — только похоронные. А если в плену, значит, жив и деньги на бочку.
Все это я себе так ясно представил, будто сам там был. А мать поднялась, чтобы собраться в дорогу, Марфа ей путь преградила, руки расставила.
— Не пущу вас, матушка! Как внуки без бабушки будут?
Мария Карповна усмехнулась:
— С чего это ты, милая? Или деткам без отца легче будет? За ним ведь поеду — то. Говорят, отпустят со мной. Или какой другой у тебя расчет меня удерживать? По контракту за пленного надежнее получать?
— Ну что вы, матушка! Разве я могу?
— Можешь, можешь, милая! Все можешь…
И пошла собираться матушка.
Командир принес деньги и билет на южный поезд.
В поезде матушке покойно было. До позиций осаждающих город войск она на попутной машине подъехала, а дальше проезда уже не было.
Белые дома издали ей такими мирными показались, все с садиками. Перед ними поле травы скошенной. Свежим сеном пахнет. И стога мать увидела нетронутые. Тихо, и будто и нет здесь никакого сражения. Это я все сам увидел, когда мать меня «за ручку» обратно вела. А меж тем над полем как бы раскинута незримая убойная сеть. И не то поет, не то воет. И по каждой ее невидимой нити свинцовая пуля летит, притом в обе стороны. А ужалит кого визжащая тварь — или смерть, или увечье…
Но словно кто снял в один миг смертоносную ту паутину, едва появилась на поле бесстрашно идущая, чуть сгорбленная женская фигура в темном платье и черном платочке на голове.
Знали обе враждующие стороны, что это мать за сыном идет. И смолкли ружья, захлебнулись автоматы, замолкли пушки. Все отдали дань материнскому чувству. Соблюдался враждующими горцами их «Закон гор».
Свободно мать ко мне прошла. Не бывало такой практики в прежних войнах. Не знали законов таких!
И нашла меня мать в подвале, грязного, обросшего. И на шею мне бросилась, первая мать, за первым пленным сыном пришедшая.
— Постирать бы одежонку твою, — сквозь слезы говорила она.
— Меня самого постирать надо, — отвечал я ей и думал: отстирается ли душа моя перепачканная?..
— Так давай, сынок, сразу и двинемся обратно.
— Никак нельзя, мать добрая, — сказал горец, нас стороживший. — Сам князь будет пленного с матерью на свободу выпускать.
Что поделаешь, пришлось ждать. И он явился, сопровождаемый фотографами и видеооператорами. На широкую ногу собрался князь свою гуманность показать, в разбое обвиняемый. Спектакль на весь неомир задумал. И явился он на это представление не в военной форме, а в щегольском вечернем костюме, в сверкающей белой манишке и с галстуком бабочкой, будто с эстрады сошел или щеголь с бульвара забрел.
— Ну как вас, матушка, не обидел ли кто в пути? — заботливо спросил.
— Благодарю, ваше сиятельство, добралась хорошо. Обратно тороплюсь, вы уж извините.
— Рад был вас тут повстречать. Жаль, только повод не тот, как хотелось бы.
— Какой еще повод, сиятельный князь! И этого вполне хватит.
А князь петушился, павлиний хвост распустил, не столько перед матерью, сколько перед фото- и видеокамерами: ведь на весь неомир его видно и слышно.
— Вот вы сейчас нейтральную полосу перейдете. Никто вас не тронет, потому что вы вся в черном, а сын ваш непутевый пусть белый флаг в руках несет.
— Что — то не пойму я. Черный да белый цвета — это вроде, слышала я, цвета пиратские.
— У них на черном фоне белый череп с костями. А у вас не так будет.
— Да кто его знает, как будет! Разве в будущее заглянешь?
— А вы каждую ноченьку туда смотрите.
— Это как же? По гадалкам не хаживаю.
— Нет, без всякой мистики и обмана. Слышали ли вы о древних пророках, о прорицателях дивных?
— Да где уж мне о них знать!
— А любопытно, мамаша. О будущем они вещали, на звезды глядя.
— Астрология, что ли? Да врут они, астрологи эти!
— Не скажите. А вы сами в звездное небо вглядывались?
— Девкой была, любовалась звездочками, как и подружки мои.
