— Агеева, — негромко, но твёрдо приказываю я, — вызывай некромансеров. И наших, и дворовых. Работы сегодня хватит им всем. Чистильщиков тоже вызывай. Логинов, Суюркулов, аккуратно добейте всех раненых. Начальство тоже, нечего им зря мучиться. Остальным наладить автотранспортный портал с четырьмя входами.
Придавленные невероятностью происходящего, бойцы подчиняются.
Через десять минут появляются некромансеры. Одеты они в форму по образцу врачей «скорой помощи». Шустро погрузили пригодных к возрождению мертвецов по реанимационным спецмашинам и понеслись в город. Уже не через портал, такой расход магии Троедворье позволить себе не может, а по шоссейке. Прочими трупами, равно как и ликвидацией других последствий боя, занялись чистильщики.
Мне в затылок упирается пистолетный ствол.
— Оружие на землю, — приказывает Логинов. Агеева и Суюркулов держат меня под прицелами АКС. Одно лишнее движение, и я стану куском мяса, которому никакая озомбачка не поможет. Я бросаю автомат на асфальт, вслед за ним — ножи, пистолет, талисманы и прочие убивальные приспособления. Логинов сковывает мне запястья наручниками. Тычком пистолета направляет к нашему фургону. Там есть загородка для перевозки особо важных преступников, которых не доверяют обычному трибунальному конвою.
* * *
Маленькая арестантская комната при Судебном зале Совета Равновесия обставлена предельно скупо: литая тёмно-зелёная кушетка из прочного пластика — ножки вцементированы в пол, и плоский белый плафон на высоченном потолке. Больше ничего нет, одни голые бетонные стены.
Через полчаса начнётся трибунал. Страшно мне так, что ломит кости и мутится в глазах. Приговор возможен только один — пуля в затылок. Я скрючиваюсь в клубочек на кушетке и тихо вою от безнадёжности. Я не хочу умирать! Жить, как же я хочу жить!
А придётся умереть. Просить о снисхождении я не буду.
Не смогу.
Щёлкает замок, я в страхе соскакиваю с кушетки — это за мной.
В камеру входят Вероника и Беркутова. Под ручку. Да они ведь подружиться успели! Не хилая компания. Объединить тёмного и светлого может только инферно — тогда сразу становится не до идеологических распрей. Но во всём волшебном мире нет ничего такого, что могло бы объединить старшего ранговика и вампира. И, тем не менее, они подружились.
— Хорса, у нас мало времени, — говорит Беркутова. — Сейчас начнётся заседание. Я подала заявление о замене. И прошу тебя — не отказывай мне в этом праве. Люцин правду сказал: если тебе отдают жизнь, отвергать её нельзя. Это слишком жестоко.
— Людмила Николаевна, вы в курсе, что я наказательница?
— А я — убийца собственных детей, — говорит магиня.
Ответить мне нечего, потому что это правда. Но и принять её жертву тоже не могу. Неправильно это.
— Ты должна согласиться, — сказала Вероника. — Я тоже подала заявку. У трибунала будет выбор.
— Ты? Но почему? — только и могу выговорить я.
— Должок за мной, начертательница, — объясняет вампирка. — За путь Света.
— Была начертательница, а стала палачка.
— Чакра у тебя по-прежнему начертательская, — ответила Вероника. — А что касается твоей службы в наказательном подразделении, то не вампирам этим брезговать. Мы ведь были созданы именно для них, потому что Великим Решателям, которые правили одним из сильнейших государств того времени и творили всех стихийников, нужна была сила, которая позволила бы держать их под контролем. Да и волшебников мелкого и среднего калибра тоже. Так и появились вампиры — самая совершенная из волшебных рас, и естественных, и искусственных. И самая послушная. Великие Решатели, создавая нас, надёжно подстраховались.
— Жажда? — поняла я.
— Да. Если умело за неё потянуть, с вампиром можно сделать очень многое.
— Хорса, — сказала Беркутова, — клянусь Тьмой (на ладони у неё сверкнула «роза»), что если ты откажешься от замены, я всё равно убью себя в час твоей казни.
— Клянусь в том же Всеобщей Кровью, — сказала Вероника, и глаза у неё полыхнули багровым светом: «алое слово» было дано и принято к исполнению.
— Но почему? — не понимала я.
— К твоим ногам, начертательница пути, — ответила Беркутова, — многие будут бросать жизни — и свои, и чужие. Ты ведь знаешь обычай волшебного мира и закон Генерального кодекса: «Дом вассала принадлежит его сюзерену». То есть и родственники, и вассалы вассала. Так что, Хорса, пока ещё есть время, подумай, куда ты поведёшь людей, какой путь начертишь.
Меня пробрала дрожь.
Не бывать такому!
— От природы никуда не денешься, — усмехнулась Вероника. — Кто-то рожается вождём, кто-то в него мутирует, но результат один и тот же.
— Нет, — сказала я. — Не хочу.
— А тебя и спрашивать никто не будет, — ответила она. — Была бы, как все от тебя и требовали, тихой, скромной и послушной, ничего бы не случилось. Но ты по собственной воле взошла на запретные тропы, больше того, взялась чертить новые пути. Так вот теперь и веди по своим тропам всех тех, кто на них взойдёт.
Вампирка и магиня ушли. Явился конвой. Но теперь на суде я молчать не буду. Мне у смерти две жизни вырвать надо.
Я пошла в Судебный зал. Конвоиры на мгновенье растерялись, но перехватили и заставили войти в зал так, как инструкция требует. Ткнули на скамью подсудимых.
Заседание трибунала Совета Равновесия ничем не отличается от судебных процессов, которые в изобилии по телевизору показывают. Разве что судей три штуки. И зрителей в зале нет. А так всё то же самое — адвокат, прокурор, изложение сути предъявленного обвинения, допрос свидетелей, редкие вопросы обвиняемой, то есть мне.
Лопатин спокоен и деловит, говорит мне что-то ободряюще, но под столом нервно елозит ботинками. Дело, по его мнению, безнадёжное. Я тоже никак не могу придумать ничего путёвого, ощущение полнейшего бессилия и предрешённости давит, как бетонная плита.
Суд переходит к допросу потерпевших и первым вызывает Тимура Магазовича Бекбоева, бригадира четвёртой бригады подразделения наказателей.
Бекбоев подходит к свидетельской трибуне, представляется, выслушивает предупреждение об ответственности за дачу ложных показаний и клянётся пред Хаосом «Говорить правду и ничего кроме правды».
— Я заявляю встречный иск, — говорит Бекбоев, — о несостоятельности обвинений, предъявленных Дисциплинарной коллегией Хорсе Нине Витальевне, лейтенанту Совета Равновесия.
У судей — оборотня, человека и мага — совершенно одинаково от изумления отвисают челюсти. У нас с Павлом тоже. Обвинитель роняет на стол папку с делом, из неё вылетают два листочка и ложатся под судейскую трибуну.
