Бек резко, всем корпусом повернулся к Богдану и уставился ему в лицо.
— Так это прозвучало, да?
— Да.
Бек тихонько присвистнул сквозь зубы.
— И через два часа ее нашли, — сказал он.
— Да, — сказал Богдан.
Больше они не разговаривали. Думали.
Возле больницы «Милосердные Яджудж и Маджудж» их уже ожидали. Прямо перед входом стояло две повозки – одна обычная, ордусская, другая – черная иноземная, с эмблемой в виде трехлучевой звезды, вписанной в окружность. «Мерседес» — после некоторого напряжения вспомнил Богдан. «Мерседес» был пуст; на ступенях перед входом стоял человек в черных очках и курил, и Богдан через мгновение узнал Абдуллу. В ордусской повозке кто-то сидел, но сквозь затемненные стекла Богдан не разглядел лица.
Богдан вышел наружу, почтительно помог выйти беку. Абдулла тем временем неторопливо спустился вниз, отбросил окурок. Они обменялись с Богданом рукопожатием.
— Здоровеньки салям, единочаятель Оуянцев-Сю.
— Ассалям здоровеньки, единочаятель Нечипорук. Позвольте представить – это… — Богдан на миг запнулся, а потом жестко закончил: — Отец моей старшей супруги, ургенчский бек Ширмамед Кормибарсов.
Присутствие бека почему-то всегда делало его решительнее. Видимо, добрый пример заразителен. Что с того, что Жанна стесняется, когда ее называют младшей женой? Быть младшей женой она от этого не перестает. А если перестанет – то уж не потому, а по куда более серьезным причинам и мотивам. Можно быть сколь угодно бережным на словах, уважать специфику ее мышления и ее привычек – но на игре в недомолвки ничего не выстроить. Реальность надо либо принимать всем сердцем, либо уходить из нее – но не закрывать на нее глаза в нелепом стремлении и в ней не быть, и другой не искать.
— Очень приятно, — сказал Абдулла, внимательно рассматривая Ширмамеда. Задержался взглядом на орденах и тоже подал ему руку. — Здоровеньки салям.
— Добрый вечер, — бесстрастно ответил бек.
— Рад сообщить вам, еч Богдан, — проговорил Абдулла, — что мы нашли вашу супругу. Я также попросил сюда приехать Мутанаила ибн Зозулю – последнего, кто видел профессора и его спутницу перед тем, как случилась трагедия. Характер трагедии теперь для нас совершенно ясен. В ближайшее время мы наверняка найдем и профессора.
— Что же произошло? — сдержанно спросил Богдан. Ничего он не мог с собой поделать – Абдулла нравился ему. Абдулла и бек были людьми одной закалки, а бека Богдан уважал безгранично.
— Автокатастрофа.
— Ах, вот как…
Бек молчал и только щурился, разглядывая Абдуллу. Абдулла же, после того, как бек ответил на его приветствие подчеркнуто немусульманским образом, словно бы перестал его замечать. Он повернулся к ордусской повозке и слегка махнул рукой; из повозки тут же выскочил длинный и нескладный, по всему видно – крайне расстроенный человек лет сорока пяти или чуть больше, в бледно-зеленой пышной чалме и элегантном черном халате, под коим виднелась неизбежная косоворотка.
«И как им не жарко…» — подумал Богдан.
— Вы хотите сначала повидать супругу, или предпочтете побеседовать со мной и с уважаемым ибн Зозулей? — поинтересовался Абдулла.
— Не знаю… Скажите мне, в каком она состоянии?
— Опасности для жизни нет, и врачи надеются, что в ближайшее время она придет в себя. Сильное сотрясение мозга. И несколько ушибов. Ее красота не пострадает. — Абдулла чуть раздвинул губы в острой улыбке. Эта улыбка холодно проблеснула на миг – и сразу откатилась в прошлое, словно клинок, который извлекли было из ножен, но тут же вбросили обратно.
— Идемте сначала к ней.
Они вошли в больницу. Длинный семенил следом. Служитель в форменном халате зиндана унутренных справ и белом балахоне, накинутом поверх, дисциплинированно вскочил при их приближении. Абдулла коротко махнул в его сторону пайцзой.
— Позвольте все же познакомить вас, — проговорил Абдулла, когда они оказались в холле. — В палату нас всех не пустят, разумеется… Мутанаил ибн Зозуля, цзюйжэнь (вынужденный произнести это ханьское слово, Абдулла заметно поморщился) истории, генеральный владыка исторической китабларни Асланiва. Срединный помощник, блюдущий добродетельность правления, минфа Богдан Рухович Оуянцев-Сю.
— Поверьте, я так расстроен, так расстроен… — ибн Зозуля вцепился в руку Богдана и долго ее тряс. — Я говорил ему… Но он такой уверенный, такой бесшабашный. Наверное, это присутствие молодой красотки так подействовало! Она на него смотрела просто с восхищением!
Богдан скрипнул зубами.
— Говорите толком, почтенный, — холодно и требовательно сказал Абдулла. Мутанаил вздрогнул.
— Я… да, конечно. Значит, так. Мы очень хорошо посидели, побеседовали. Вам вряд ли интересны научные подробности…
— Отчего же, — сказал Богдан вежливо. — Я не чужд науке. Но несколько позже.
— Может быть, мы пойдем? — сказал бек. — По дороге цзюйжэнь и расскажет.
— Дельное предложение, — кивнул Абдулла.
Они неторопливо двинулись по лестнице, затем – по коридору второго этажа. Было безлюдно и тихо. Несмотря на распахнутые окна, тонко и едва уловимо пахло больницей; этот запах не выветрить и не вытравить ничем.
— Чтобы короче, скажу так. Выпили мы. За знакомство, за международную дружбу, за науку… Он все про Кумгана да про Дракусселя сперва говорил, это у него тема научная – ну, а после, как подогрелись мы, да и девочка его… то есть, простите покорно, ваша супруга, разгорячилась не на шутку, тут уж за жизнь разговор пошел, за политику. Этот профессор странный такой, все про ордусификацию меня выспрашивал, мол, он готов поставить в Европарламенте вопрос о недопустимости подавления асланiвськой культуры имперским центром. — Ибн Зозуля жиденько рассмеялся. — А я говорю, не знаю я никакой ордусификации! Что вам в Европе вашей мерещится – нам тут неинтересно!
— Короче, — опять одернул его Абдулла.
— Ну да, ну да. Короче будет так. Им надо было в меджлис ехать. А мы же на даче на моей встречались, я не сказал? На даче, сорок ли от города, места там дивные, но дорога-то – по предгорьям все больше, до кряжа от меня каких-то пятнадцать ли, все вверх, вверх… Я говорю – давайте я шофера вам дам, уважаемый мсье, не годится же вам самому теперь вести! А он гордо так: муа-мэм, муа-мэм! Я, дескать, сам… И девочка его тоже… простите покорно, супруга ваша… ах, ах, профессор, неужели вы не справитесь с повозкой на этих живописных поворотах! Ах, Глюксман, вы, конечно же, справитесь, я ведь видела, какой вы замечательный водитель! Ну, так и уехали…
