Вздрогнув, она внезапно увидела кишащий насекомыми труп овцы; его бросили в подлеске. Казалось, что окровавленное лицо, с которого содрали мясо, смотрит на нее. Она услышала и жужжание мух; наклонившись поближе, она почувствовала запах разложения.
Кто здесь был?
Усевшись на корточки у еще теплого пепла, она подобрала несколько кусочков костей. Маленькие, от маленького животного... кролик или маленькая свинья. Она обхватила их пальцами, но никакой образ не возник в сознании, и она усмехнулась про себя, вспомнив собственную историю о Лесе Кости.
— Увы, нет таланта к пророчеству, — пробормотала она вслух.
Она собрала еще несколько костей и положила их в карман. Она поискала отпечатки ног, но нашла только следы лошадей. Через сухой папоротник и крапиву они уходили в чащу леса.
И тут она вспомнила юношу в шкуре оленя, на коже которого играло солнце, его плавную, как у зверя, походку, его охоту у реки, такую быструю, такую дикую...
— Так вот где ты прячешься...
Что, если он видит ее? И где он? Она медленно огляделась, но не почувствовала опасность.
В любом случае у нее другая цель. Она прошла сквозь строй молодых деревьев, росших прямо у дома, и толкнула разбитые ставни французского окна кабинета, образовав щель, в которую смогла протиснуться. В комнате оказалось достаточно светло, из-за дыр в крыше.
Повсюду лежали книги, разорванные и гниющие. Таллис прошла между ними, ногой отбрасывая их в сторону, и подошла к главной диковинке, огромному дубу, взломавшему пол и раздваивавшемуся уже в кабинете; обвитый плющом двойной ствол пробил раскрошившийся потолок и торчал наружу.
Некоторые из витрин сохранили свои стекла, но они были перевернуты и их содержимое раскидано по полу. Таллис пробралась через груду разбитой посуды, касаясь осколков и аккуратно отводя их в стороны — на свет появлялись металлические лезвия, сделанные из кремния артефакты и странные костяные статуэтки.
Но она пришла сюда не ради сувениров. Обогнув центральное дерево, она подошла к затянутому плющом столу, который видела во время предыдущего визита.
Начав счищать плющ с выдвижных ящиков, она сообразила, что кто-то опередил ее: плющ был сорван и лежал на столе, как травяная скатерть. Верхний ящик легко вышел, но в нем оказалась мокрая гниющая масса, отвратительно пахнувшая: листы бумаги и конверты, слипшиеся в одно желтое месиво; фотографии и тетради; библия и словарь; пара шерстяных перчаток и кипящая масса личинок.
Таллис закрыла ящик и перевела дыхание, сморщив нос от ужасного запаха. Но во втором ящике она нашла то, что искала: дневник. Она знала, что он должен находиться здесь: дедушка упоминал о нем в своем письме и ей приснился старик, сидевший за столом и писавший в нем — тот самый человек, который изучал «мифаго» Райхоупского леса.
Дневник тоже промок и заплесневел, несмотря на толстый кожаный переплет и водонепроницаемый чехол. Слишком много воды лилось через потолок из дыры над столом, и она просочилась на драгоценные страницы.
И опять... кто-то уже читал дневник. Когда она положила дневник на стол, он открылся ближе к концу и между страницами лежал зеленый лист. Она стала осторожно переворачивать страницы и разбирать слова, хотя во многих местах чернила выцвели, а оранжевая плесень съела бумагу. Наконец она оказалась на странице, где точный округлый почерк можно было легко разобрать. Наклонившись вперед, она начала читать:
Образы мифаго появляются только в моем периферийном зрении. Почему никогда не в прямом? В конце концов, все эти несуществующие образы — просто отражения. Однако образ Гуда слегка отличается от них — скорее коричневый, чем зеленый, и лицо менее дружественное, более призрачное и вытянутое.
Таллис ничего не поняла. Гуд? Робин Гуд? Она осторожно перевернула переднюю обложку, ее руки тряслись. Она пыталась не повредить то, что осталось от книги после многих лет дождей и гниения. На фронтисписе были написаны какие-то слова, и она, с трудом, сумела разобрать их:
Джордж Хаксли. Отчет наблюдений за лесными явлениями, 1923-1945.
Какую-то минуту Таллис молча глядела на надпись, потом вернулась в середину журнала:
Мифаго растут от силы ненависти и страха и образуются в природных лесах, из которых они выходят — например Артур, или Артурианская форма, медведеподобный человек, харизматический лидер; или остаются в природном ландшафте, являя собой скрытое сосредоточение надежды — форма Робин Гуд, возможно Хервард, и, конечно, героическая форма, которую я называю Сучковик, нападавшая на римлян по всей стране... Уинн-Джонс предлагает вернуться в лес и призвать Сучковика, возможно на выгнутую поляну, где он попадет в сильный дубовый вихрь и постепенно растает. Однако такая экспедиция в глубь леса займет не меньше недели, а Дженнифер и так очень огорчена моим поведением.
Таллис продолжала листать книгу, пока не дошла до страницы, отмеченной зеленым листом. Буквы расплылись, чернила выцвели, и почти всегда слова казались бессмысленными. Но тут ей в глаза бросился один понятный абзац:
Придя в себя, он повторил фразу «запретные места», как если бы это была ужасная тайна и жизненно необходимое сообщение. Позже я узнал: на этот раз он проник в лес глубже, чем...
После этого места, ужасающе напоминающего письмо дедушки, слова стали совсем неразборчивыми. Она какое-то время глядела на страницу и, наконец, решилась. Придется попросить помощи у отца. Так что она опять завернула дневник в водонепроницаемый чехол, сунула его под мышку и закрыла ящик. Она чувствовала себя так, как если бы потревожила мертвого, но знала, что принесет документ обратно.
Она повернулась к французскому окну, собираясь вернуться домой, но тут снаружи кто-то зашелестел в подлеске. Она вздрогнула, но сразу же подумала: «Сломанный Парень!»
Таллис быстро подбежала к окну и начала открывать его, надеясь увидеть оленя, ждущего ее на поляне... но застыла, а потом быстро шагнула назад: через молодые дубки к ней шел очень высокий и странно выглядящий человек. Он был полностью замотан в меха, капюшон на голове, тяжелые сапоги. Черно-серебряный мех блестел от воды, на ногах и руках кожаные браслеты. Талию стягивал кожаный пояс, с которого свешивались осколки белых костей и камней, и высохшие трупы крошечных птиц, все еще в темных перьях. Лицо, глядевшее из-под капюшона на дом, казалось очень темным, то ли от грязи, то ли из-за бороды, Таллис не могла понять.
Мгновением позже, когда Таллис уже спряталась за V-образным стволом дуба, фигура мужчины заслонила французское окно. Он был так высок, что ему пришлось нагнуться, чтобы войти в кабинет. Странно, но в этот жаркий летний день от него пахло снегом и водой. Таллис, с бьющимся сердцем, скорчилась за холодным твердым деревом, прижав дневник Хаксли к груди. Человек осторожно пошел через мусор, отбрасывая с дороги обломки дерева и стекла. Таллис все время маневрировала, удерживая дерево между незнакомцем и собой.
