Но тем, кто сейчас толпился неподалеку от аптеки, было в этот поздний морозный час не до окантованных никелем аптечных столиков и не до Лиззи, унесшей сердце баритона. Они сгрудились вокруг фонарного столба, и господин Андреас Раст торжественно, словно церковную проповедь, читал им высказывания чемпиона страны по гольфу насчет коммунистической и негритянской опасности.
«Эта безграмотная болтовня насчет равенства рас, – читал Раст, – на руку только тем, кто задался целью развалить нашу демократию. Колупните любого коммуниста, и из его карманов посыплются русские деньги. Колупните любого негра, и из его карманов посыплются русские прокламации, призывающие к порабощению белых. Это вам говорит человек, который…»
Внезапно послышались пронзительные свистки, топот быстро бегущих ног, крики:
– Вот он, вот он!..
– Обходя слева, Джек!..
– Эх, черт!..
Мимо аптеки, мимо Раста и его слушателей промчался, громко топая толстыми солдатскими ботинками, черноволосый человек без шапки, без пальто, в темном свитере под распахнутым летним пиджаком. Он бежал ровно, словно тренируясь в беге на дальнюю дистанцию, прижав локти к бокам. Но дышал он уже не через нос, а широко раскрытым ртом, и изо рта вместе с хриплым, но сильным дыханием, вырывались клубы белого пара, как у загнанной лошади.
Пробегая мимо столба, он крикнул: «Смотрите, запомните… как… охотятся на честного человека!» – и метнулся за угол.
– Это Карпентер! – взвизгнул от возбуждения Онли Наудус. – Это коммунист Карпентер, клянусь богом!.. Туда, туда!.. Он вот туда побежал. Я вам сейчас покажу!..
И он присоединился к запыхавшимся полицейским и вместе с ними кинулся в переулок. Оттуда вскоре послышался револьверный выстрел, другой, третий… Потом стало тихо.
Андреас Раст, прекративший было чтение, снова взялся за газету.
– Предоставим полиции выполнять ее долг… ее священный долг, многозначительно подчеркнул он, поеживаясь от холода, и приготовился продолжать чтение.
Но в это время стремительно разверзлась дверь аптеки, и в облаке пара, ни дать ни взять – ангел господень, возник аптекарь Бишоп.
– Скорее ко мне! – закричал он с высоты ступенек, прикрывая лысину всегда потными ладонями, чтобы уберечься от простуды. – Скорее в аптеку! Вы увидите кое-что интересное! – И он исчез в облаке, словно вознесся живым на небо в награду за его заботу о ближних.
Все еще находясь под впечатлением только что виденной охоты на человека, толпа ввалилась в аптеку. Кое-кто нашел в себе мужество и порядочность вспомнить, как этот Карпентер и несколько его друзей третьего дня самоотверженно тушили пожары и спасали людей. Но тут же приходили и успокоительные соображения, что все эти коммунисты – «прехитрые штучки» и что они нарочно тушили пожары и спасали людей, чтобы втереть очки порядочным атавцам.
И все-таки многим было как-то не по себе. И не то чтобы они никогда не видели, как гоняются за человеком, – приходилось не раз видеть и даже участвовать в преследовании какого-нибудь нахального негра, который позволял разыгрывать из себя равноправного атавца или подозревался в попытке изнасиловать белую женщину. Но то был негр, почти не человек, а здесь все-таки белый парень, и как будто неплохой, и из порядочной религиозной семьи, и на войне побывал. У него, кажется, даже награда есть – очень красивая медаль. Ох, уж эти коммунисты! И мастера же они прикидываться хорошими парнями! А только развесь уши, и они тебе такого наговорят и такого натворят, что от всей Атавии останутся только развалины и атеизм…
Между тем Бишоп погасил свет и включил телевизор.
– Сейчас будет показана какая-то особенная передача…
Его перебил быстрый голос диктора телевизионной станции: «…Парни из Бюро расследований подкатили к помещению городского комитета коммунистов… Вы видите эту дверь? Это дверь их городского комитета. Они не хотят открывать… Ну, что ж, придется применить силу… Это должно понравиться господам коммунистам, ведь они за применение силы… Ну и здоровые же они парни, наши ребята из Бюро расследований! С двух ударов такую дверь вдребезги! С такими парнями можно не бояться „красных“… Мы бежим за ними с аппаратом вверх по лестнице. Снова дверь… Удар… еще удар, и она летит ко всем чертям… Ото, да их тут целое гнездо! Два, три, четыре человека… Трое мужчин и девушка… Ба, да они собрались сопротивляться!.. Они заслоняют своими спинами шкафы… Интересно, что они там такое прячут… Сейчас все будет ясно… Вы слышите треск взламываемых шкафов? Я не успеваю со своим аппаратом: наши парни работают как дьяволы… Вот видите – в шкафах какие-то документы… Бьюсь об заклад, это свеженькие инструкции из Москвы! Нет, они написаны по-атавски… Значит, копии… Ого, мадам собирается драться! Бедная глупенькая мадам, у нее не хватит силенок… Против наших могучих ребят?!. Мадам, образумьтесь! У нее уже не хватило сил… Она отлетает в угол, как на крылышках… Ох, не хотел бы я быть агентом Кремля! Теперь закапризничал молодой человек в очках. Бедняга, видимо, испортил себе зрение за чтением московских инструкций… Стыдитесь, молодой человек, разве так встречают гостей! Теперь вам придется полежать, пока вы несколько придете в себя… Ого! Теперь вступает в бой его старший коллега. Попробуем приблизиться к нему, показать его крупным планом…»
И люди в аптеке Бишопа увидели усталое, умное и энергичное лицо белокурого человека лет сорока, который словно глянул им в глаза с экрана и, прежде чем растерявшийся от неожиданности диктор успел обратно вырвать из его крепких рук микрофон, крикнул: «Атавцы, вы видите, фашизм наступает на честную Атавию! Боритесь с ним, или он вас…» Потом наступила большая пауза, звук пропал, на экране замельтешили какие-то расплывчатые фигуры, заплясали прямые и волнистые линии, покуда, наконец, снова не возникло лицо диктора с тонким хрящеватым носом над тоненькими в ниточку усиками. Он был бледен и взъерошен. Видимо, нелегко ему пришлось, пока он спасал из рук этого отчаянного коммуниста микрофон. «Продолжаем телепередачу, сказал диктор, тяжело переводя дыхание. – Сейчас вы видите, как господа коммунисты покидают, надеюсь в последний раз, свое логово… Они в наручниках… Они в несколько растрепанном виде… Ничего не поделаешь, надо быть более гостеприимными, когда к вам приходят гости из Бюро расследований. Настоящие атавцы встретили бы их с распростертыми объятиями. Я бы оказал, что господа коммунисты в несколько подавленном состоянии. Что ж, наручники никого еще не предрасполагали к веселому настроению… Перед господами коммунистами широко раскрываются двери тюремной машины… Вы видите, как за ними захлопнулась дверь… Машина тронулась прямым путем в тюрьму… Уважаемые дамы и господа! Вы видели телепередачу, посвященную борьбе Бюро расследований с коммунистическими заговорщиками. Пожелаем нашим парням удачи в их святом деле».
