Освободившись от контура, делавшего его невидимкой, он потребовал, чтобы девушка пропустила все документы, лежавшие в папках, через факс. Джилл тут же по телефону соединилась с Караевым, дожидавшимся их сообщений в посольстве.
— Майкл, включайте факс, — попросила она, добавив, что после приема каждого документа она будет справляться, как вышел текст.
Занимаясь факсом, Джилл одновременно помогала Тому переписывать магнитные ленты и видеокассету.
— Первый документ закончен. Как принято? — поинтересовалась Джилл.
— Отлично! — сообщил Караев. — Давайте следующие.
Пока Джилл возилась с последней кассетой, Ферти заметил, что факс уже проглотил вставленную в него бумагу и требовал другую. Не отвлекая девушку, Том поднял трубку и спросил, четко ли получился шрифт и нет ли пропусков.
— Все великолепно, Ферти! — восторженно кричал в микрофон Майкл. — Вы даже не представляете себе, что это за материалы! Каждая — бомба!.. Еще много осталось?
— Чуть-чуть, Майк, — хитро усмехаясь, ответил Том, вправляя в факс очередную бомбу.
Дело спорилось. Никто не подгонял. Никто не мешал. И Ферти спокойно наблюдал, как факс заглатывал вложенные в него последние листы и краем глаза следил за Джилл, слушавшей качество перезаписи. Видяшник еще крутил худиевскую ленту. Оставалось еще немножко. И вдруг испуганный голос Джилл:
— Том!.. Полковник!..
Неподалеку от подъезда остановилась худиевская «волга». К самой парадной машина подъехать не могла. На ее пути стояли «дайво» и «мерседес»… Из задней двери «Волги» степенно и важно, как это могут демонстрировать плюгавые невелички, вышел сам полковник.
— Мать твою! Какой черт его принес? — поспешно накидывая на себя контур, выругался Том.
Джилл, между тем, быстро и с умелым тщанием собрала скоросшиватели, уложила в стопку кассеты и, критически оглядев провода контура на Ферти, буркнула: «Все в норме» и, нагнувшись к караевскому прибору, включила его.
— Поспешите, Том… Только успейте… Лезьте по стене. Так вы его опередите, — напутствовала она, не упуская из виду завертевшееся колесико счетчика.
«Давай! Давай!.. Молодец!» — подбадривая, шептала она.
Он торпедой вплыл в кабинет полковника. Как раз в тот момент, когда полковничиха пошла открывать ему двери.
— Не вернулся?! — с порога бросил полковник.
— Кто? — робко поинтересовалась она.
— Кто-кто! — вспыхнул Худиев. — Твой сын!
— Он и твой, — с дрожью в голосе осмелилась возразить женщина.
Полковник махнул рукой.
— Налей чаю, — потребовал он и прошел в туалет.
Когда до Ферти донеслась характерная мелодия смывочного бачка, сейф уже был упакован.
— Занеси чай сюда, — сказал Худиев, отпирая дверь в кабинет.
— Здесь душно. Не находишь? — поставив на стол поднос, заметила жена и закрыла за собой дверь.
— Да, душно, — согласился он и открыл окно.
Пахнуло легким ветерком. Вдохнув его полной грудью и прикрыв от удовольствия глаза, он проговорил:
— И правда, было душно.
Ферти хотел уйти. Ничего здесь его больше не задерживало. Но разрази его дьявол, он не помнит, что тогда его заставило замешкаться. Ведь ему, чтобы сойти вниз, на улицу, никаких проблем не было. Всего-навсего одним легким прыжком соскочить с балкона, как с подножки трамвая.
Ну да, его остановил резкий и продолжительный звонок в дверь. И он, любопытства ради, последовал за сразу приосанившимся и одновременно помрачневшим полковником.
— Сынок! — сорвавшимся голосом выкрикнула мать.
В квартиру вошли трое. Ферти знал всех. Ильгара, сына полковника, с той самой сумкой, с которой он уходил из дома, и тех двух прапорщиков, находящихся на службе у Худиева. Они были в штатском, но то, что они прапорщики и самые доверенные полковнику люди, Том знал от своего осведомителя. Он, осведомитель, показал их ему и еще вручил фотографию, где они были изображены в военной форме. Как и в тот день, когда Ферти всего в нескольких метрах стоял от этих самодовольных ублюдков.
На фото их было трое. Это они, по приказу своего шефа, надругались над женой Майкла. Третий, что был с ними тогда, вероятно, остался в машине. Глядя, как они с обеих сторон крутыми плечами подпирают паренька, Том вдруг подумал, что видит их живыми в последний раз. Их часы сочтены. Майкл вынес им приговор. Скоро они будут выглядеть иначе…
— Господин полковник, ваше приказание выполнено! — лихо козырнул один из прапорщиков.
— В родной дом — под конвоем, — освобождаясь от материнских объятий, понурился Илька.
— Молчать! — рявкнул полковник и, посмотрев на верных ему прислужников, тем же тоном рубанул:
— Проваливайте!
Добросовестные служаки приученно ринулись к выходу. А полковник, молча повернувшись, прошел к себе в кабинет, оставив дверь нараспашку.
— Ко мне, блудная овца! — позвал он сына.
Парень решительно направился на зов.
— Ради Бога, молчи!.. Не перечь ему, — прошептала мать.
— Закрой за собой дверь! — приказал полковник. — Культуру надо иметь. В босяка превращаешься.
— Я ее не открывал. Как знать, может, тебе хочется, чтобы и мать слышала наш разговор, — плотно закрывая за собой дверь, парировал сын.
Невозмутимость, с какой он выговорил все это и скрытая в его словах подначка — ошеломили полковника. Какое-то мгновение Худиев не мог вымолвить ни одного словечка. Он прямо-таки задохнулся от накатившейся на него ярости. На допросах, которые он проводил, такое, когда стоявший перед ним слюнтявый интеллигент начинал иронизировать и язвить — приводило его в бешенство…
— Ах-х-х… ты, — наконец выдохнул он, — умник… Ты умник?!..
Сын все так же невозмутимо пожал плечами.
— Ты — говно! — подскочил он к парню, начисто забыв, что он не на допросе и что перед ним его сын. — Ты — мразь!..
— Я — человек, — с достоинством проговорил сын.
— Что?! — взревел полковник. — Я тебе покажу…
И Худиев двумя хорошо отработанными им на других людях ударами — в скулу и корпус — свалил парня на пол и стал топтать его…
… «Зачем? Зачем я не остановил его? Ведь можно было», — чуть не плача ругал себя Ферти…
Но было уже поздно. Безнадежно поздно. Все произошло как выблеск молнии. Менее чем в один миг…
Илька отбил ногу отца. Вскочил на ноги. Из разбитого рта хлестала кровь. Глаза были полны слез и чудовищной ненависти…
— Будь ты проклят! — по-мальчишески всхлипнул он и, подбежав к открытому окну, бросился вниз…
Полковник стоял у окна с разинутым ртом и сипел. Он уже не был полковником. Он был отцом…
