Может быть, философы Тибета сами выработали такое воззрение, а может быть, и заимствовали из Индии. Как бы то ни было, образованная Индия придерживалась сходного мнения по этому вопросу, что видно из известного сочинения "Вопросы царя Милинды". Для примера приведем следующий отрывок. Царь спросил Нагасену, известного буддийского философа:
"- Кто более порочен: тот, кто грешит сознательно, или кто грешит по беспечности?
– Тот, кто грешит по беспечности, о царь, более порочен.
– В таком случае, достопочтенный, мы будем наказывать вдвойне любого из нашей семьи или из наших подданных, неумышленно поступивших дурно.
– Но как ты думаешь, о царь: если бы один человек был вынужден сознательно схватить кусок раскаленного металла, а другой сделал бы это случайно, то кто из них больше бы обжегся?
– Тот, кто не знает, что он делает.
– То же самое происходит и с человеком, поступающим дурно".
Слова "порок" и "грех" необходимо понимать в буддийском значении. Речь не идет о том, чтобы ослушаться божественного Творца, который осуждает нас, руководствуясь чувствами, аналогичными нашим. Конечно, Он, как и тот царь, будет иметь массу поводов для снисхождения к человеку, согрешившему случайно, но подход царя в данном случае был неуместен, поэтому Нагасена и противопоставил ему другой.
Осведомленный человек, которому предстоит дотронуться до раскаленного металла, способен принять необходимые меры, чтобы предотвратить или смягчить последствия – смочить руки, обмотать их мокрой тканью и т. п. Неосведомленный схватит металл, не предприняв никаких защитных мер, и испытает жестокую боль.
Таким образом, для определенных пороков физического или нравственного порядка существуют противоядия, способные смягчить их пагубные последствия. Посвященный, получив предупреждение или намек, вероятно, не преминет воспользоваться ими.
В том, что тибетцы исповедуют такие воззрения, проявляется их глубокая вера в подобную осведомленность, породившая красочную и весьма символичную поговорку: "Умеющий правильно браться за дело и в аду припеваючи проживет". А уж насколько легче ему будет защитить себя от отрицательных сторон собственной натуры!
"Слеп и безумен простой человек77, – говорят тибетские философы. – Влекомый своими страстями, он пренебрегает значимостью нравственных законов, установленных немногими Мудрыми, дабы указать путь человечеству. Он обретает эфемерное удовольствие ценой нескончаемых страданий".
Однако нравственность посвященного отнюдь не то же самое, что мораль масс.
Хотя жесткие правила, применяемые без разбору и во всех без исключения случаях, являются причиной многих зол, но, по мнению тибетских аскетов, полное отсутствие правил, возможно, повлекло бы еще большее зло. Поэтому нельзя отвращать слабые умы от соблюдения определенных нравственных норм.
Но все это не имеет отношения к просветленному человеку: его мораль сводится к мудрому выбору, который он способен сделать в зависимости от обстоятельств между тем, что полезно, и тем, что принесет вред. Учения "Мистического Пути" не признают ни Добра, ни Зла как таковых. Место поступка в системе нравственных ценностей определяет степень его полезности. Для этой категории налджорпа доброта, милосердие, помощь страждущим или уничтожение причины страдания почти всегда сводятся к "полезности".
Ложь может стать священным долгом, если речь идет о спасении жизни человека, оказавшегося во власти убийц. Ограбление богатого скупца с целью накормить умирающих от голода – ни в коем случае не дурной поступок. А если налджорпа предвидит, что он будет заключен в тюрьму или жестоко избит за свой поступок, но несмотря на знание о грозящей ему опасности совершает кражу из жалости к страдающим, тогда он – святой.
Любопытно, что такой взгляд на вещи, который многие на Западе окрестили бы революционным, послужил основой для многочисленных буддийских легенд, герои которых творят милостыню вещами, им не принадлежащими.
Ламаисты полагают, что даже убийство может быть охарактеризовано как благое действие при условии, что побудительные мотивы убийцы не предполагают никаких личных интересов. Он не должен ненавидеть свою будущую жертву и должен быть способен преобразовать в благотворную силу ту злонаправленную энергию, которая движет уничтожаемым существом. Если же он сам не способен на это, тогда он обязан для совершения убийства объединиться с тем, кто обладает таким могуществом.
Это как раз то самое преобразование энергии, которое эзотерически и популярно описывается как "отправление духа" убитого существа в обитель блаженства.
Восхваления, расточаемые в старинных легендах ламам или героям вроде Гэсэра, покоряющим демонов-гигантов, обоснованы подобными взглядами78.
Исторический факт, – политическое убийство ламой тибетского царя Ландармы в IX веке, – откровенно демонстрирует ламаистскую точку зрения по этому вопросу. Этот царь, в отличие от предшествующих тибетских монархов, вернулся к древней религии Тибета бон, всячески поощрял ее последователей и пытался искоренить самыми жестокими мерами буддизм. Ламаистские хроники, единственные дошедшие до нас документы той эпохи, изображают этого правителя в весьма непривлекательном облике кровавого преследователя религии, но не исключено, что ламаистское духовенство, жажда светской власти и амбициозность которого существенно возросли по сравнению с первыми веками распространения буддизма в Тибете, могло иметь в качестве основного повода для устранения Ландармы то противодействие, которое он попытался оказать их притязаниям. Как бы там ни было, убийство этого тибетского Юлиана Отступника восхваляется даже в наши дни, а лама, совершивший это убийство, своего рода религиозный террорист, является ведущим персонажем в театрализованной мистерии, которая ежегодно исполняется в монастырях.
Для этого убийства лама не прибегал к оккультным средствам, как это часто делают герои легенд. Он переоделся в шута-танцора и устроил представление вблизи царского дворца, рассчитывая выманить Ландарму на балкон. Как только тот появился, мнимый танцор выстрелил в него из лука, спрятанного в широком рукаве, и бросился в бегство на лошади, которую держал наготове его сообщник.
При таких обстоятельствах, – как и при любых других, когда убийство может принести облегчение или избавление угнетенным людям, – истинно сострадательному человеку следует стать убийцей, даже если его поступок обречет его на самые страшные муки в одном из чистилищ на протяжении миллионов лет. "Сострадание и служение в первую очередь" – гласит девиз посвященного на этом этапе его духовного пути.
