Гоголь. Конечно, они ведь МГБ подчиняются. Милиция – их структурное подразделение. Самое низовое.
Лиса. Да неужели ты думаешь – они знали?! Делать им нечего, чем какого-то ухажера в общаге караулить! В общем, осталась я с этим букетом один на один. И вот тут мне стало страшно. Понимаешь, я вот вдруг поняла, что я вся – на виду. Что есть какой-то психопат, который постоянно за мной следит – когда я ноги себе брею или глаза подкрашиваю. Или читаю голенькая.
Гоголь. Ну. Это как раз то чувство, которое есть у большинства жителей нашей страны старше двадцати лет.
Лиса. Ты не понимаешь. Это было крайне персонализировано. Кому-то была нужна я. Я конкретно. Кто-то знал мой распорядок, знал, когда я проснусь, когда пойду в душ, сколько времени там пробуду. Очень скоро случилось так, что я слегла с какой-то умопомрачительно мерзкой ангиной. Я не выбиралась из комнаты пять дней. Цветы сменились, когда я задремала, унесенная жаром в какой-то багровый, пульсирующий бред. В общем, я оставила ему записку прямо возле вазы. Что-то вроде «прекрати, ты меня пугаешь. Не шпионь за мной. Напиши, что тебе от меня надо». Я думала, что с его ответом, чем-то вроде «я хочу разрезать твое тело на сорок кусков, поджарить его на постном масле и сожрать в полнолуние», я снова сунусь в милицию, и тогда эти молоденькие прапора перестанут ржать и займутся работой. Но он поступил очень красиво. Больше цветов у себя на столике я не находила. Зато они начали появляться повсюду. Они торчали из водосточных труб, когда я гуляла. Я находила их у себя в сапоге, когда заканчивались шумные многолюдные гости, и все шли в прихожую одеваться. Я заходила в переполненный троллейбус и обнаруживала букет, лежащий на одном из сидений, – для меня. И никогда к ним не прилагалось записки. Ни единого слова. Он потом говорил, что собирался ухаживать за мной всегда вот так, из тени, ненавязчиво. Он говорил, что ему этого было достаточно. Я была первой, кто просил о свидании.
Гоголь. Зачем ты мне все это говоришь?
Лиса. Для того, чтобы ты понял, мой грустный, дурашливый медведь: люди никогда не бывают абсолютно плохими. И абсолютно хорошими, к сожалению, тоже не бывают. Во всех нас есть добро. И красота. И еще масса всего остального. Я пытаюсь. Я, наверное, просто пытаюсь объяснить тебе, почему я не могла ответить «нет» на твой вопрос.
Гоголь. Почему же ты со мной? Почему не ищешь дальше хорошее в нем?
Лиса. Этот вопрос, на самом деле, является ответом. Ответом, милый. Ответом. Ответом, способным разогнать все те химеры, которые тебя донимают. Я с тобой. С тобой, слышишь? С тобой, и все!
Судя по характерным звукам, напоминающим насморк (повторяющееся шморганье носом и приглушенное учащенное «покашливание», какое издает человек, когда сильно дрожит на морозе), наблюдаемый Гоголь плачет. Через некоторое время к нему присоединяются аналогичные по характеру звуки Лисы. Через 17 мин. все звуки затихают и наблюдаемые засыпают (храп, сопение). Один из них встал в 03.45 ночи, начал одеваться, но разбудил второго, и они, некоторое время производя чмокающие звуки, предались затем постельной сцене, в которой пребывали 35 минут. После этого отдохнули 7 минут и продолжили одевание, которое на этот раз увенчалось успехом. Пройдя на микрофон 2, они покинули объект, закрыв дверь ключом.
Министерство госбезопасностиПротокол аудиодокументирования объекта «Жилая квартира по адр. ул. Серафимовича, д. 16, кв. 7». 14 ноября
Сотрудник оперупра майор Семуха А.
Войдя в квартиру (дверь открыта ключом), объекты долгое время перемещались по ней молча. Проникнув на микрофон 3 (кухня), они гремели металлической посудой, затем, судя по звуку, с трудом открывали оконную раму, в результате чего та едва не была сломана. Первым в речевой акт вступил Гоголь. Аудирование было затруднено, в связи с направленностью речевого потока в сторону, противоположную квартире, во двор.
Гоголь. Знаешь, мне все равно, «нет» или «да». Мне все равно, как ты будешь отвечать в будущем. Более того, я не стану тебя спрашивать. Просто, когда тебя нет рядом, я не могу дышать. Как будто воздуха становится меньше. Мы стоим с тобой бок о бок, смотрим вниз, и этот ноябрь такой холодный. Твой бок греет мой бок, и мне совсем не хочется говорить. Слова нужно отменить. Если бы не они, все было бы так просто. Мы с тобой на нашей кухне в берлоге. Высунувшись, смотрим в темноту ночи. И все уже сказано. Лиза. Все этим уже сказано.
Лиса. (неразб.)
Гоголь. Я думаю, ты сама это чувствуешь. Когда мы вместе, все хорошо. Когда мы разделены, когда мы ждем нашей субботы или нашей среды, все не на месте. Весь мир не на месте. А сейчас все собралось. Говорить не нужно. Я могу до мельчайших деталей описать, как меняется мое восприятие перед нашей встречей. Часа за три снова появляется воздух. Становится весело. Потом, когда уже иду к тебе, все обретает смысл. Лужи. Машины. Люди, лица которых становятся такими красивыми. Потом начинается эта игра, пытаешься определить, где мы встретимся, – я сегодня, например, сразу понял, что нужно ждать тебя в арке, но иногда не получается понять, стоишь не там, где надо, или приходишь слишком рано. Понимаешь, я все время прихожу слишком рано! Я боюсь, что ты будешь меня ждать, и обидишься, и, не дождавшись, уйдешь. И я иду домой, и я жду тебя здесь. И ты приходишь. И говорить больше не надо. Ни «нет», ни «да». Вот еще что. Мне совершенно все равно, есть ли у тебя сейчас кто-нибудь еще. Мне кажется, это слетит с тебя, пройдет. Потому что мы сейчас – вот такие. Потому что мы бок о бок смотрим вниз, высунувшись из окна.
Лиса. (неразб.)
Гоголь. Если ты будешь любить кого-нибудь, я тоже буду его любить. Дело в том, Лиза, что мы уже не можем расстаться. Все, поздняк! Неужели ты не чувствуешь это? Мы ведь даже дышим сейчас одновременно.
(Наблюдаемые затворили окно и прошли на микрофон 1. Здесь в течение 55 мин. происходил коитус. Затем беседа возобновилась.)
Лиса. Назначь мне встречу.
Гоголь. Давай там, где мы пускали мыльные пузыри (резюме Управления внешнего контроля и надзора Пятого отдела: место опознано – мост через р. Свислочь на проспекте Независимости).
Лиса. Давай возле того экрана, где нас чуть не «повязали» (резюме Управления внешнего контроля и надзора Пятого отдела: место опознано – Октябрьская площадь).
Гоголь. Давай там, где мы смотрели в телескоп (резюме Управления внешнего контроля и надзора Пятого отдела: место опознано – заброшенная башня планетария в Парке Горького).
