Лиз Дженсен - Вознесение

В ответ он награждает меня пристальным взглядом и кивком, но не больше. Как странно, когда на чужом лице сияют умом и сочувствием знакомые глаза. Карие глаза Бетани.

— Знаете что, Пенни? Я вижу на вас печать Иисуса.

Как реагировать на подобные заявления — понятия не имею. У меня они вызывают одни подозрения. Неужели он меня раскусил?

— Не уделите мне минутку, после того, как попрощаетесь со всеми? Дело в том, что меня привела к вам не только музыка, — признаюсь я.

Заинтригованный, Леонард Кролл с готовностью распрямляется.

— Конечно, Пенни, какой вопрос. Дайте мне минут десять, — говорит он, подмигивая проходящему мимо мужчине. — Вот выпроводим наших праведников, тогда и поговорим по душам.

Жду в сторонке, пока он жмет руки, перебрасывается шуточками с мужчинами, выслушивает женщин, треплет по щечкам детей. В воздухе витает ощущение праздника.

Минут через пятнадцать мы остаемся одни.

— Ну а теперь, Пенни, рассказывайте.

— Период скорби. Он наступит постепенно или сразу?

— Хороший вопрос, — качает он головой. — Не в бровь, а в глаз. Ну что ж… По правде говоря, кое-кто среди христиан считает, что мы уже живем в скорбные времена. Посмотрите вокруг: эпидемии, природные катаклизмы, глобализация, экономические кризисы, терроризм, атеизм… Знамения, как сказали бы некоторые.

— Думаете, отсчет пошел?

— В минуты уныния — да. А при ближайшем изучении Священного Писания выясняется: совершенные в вере будут спасены до наступления скорби.

— «Вознесены будут…». Вознесутся на небеса.

— Так говорит Библия.

— Надо полагать, вы верите в существование зла?

— Еще бы, — смеется Леонард Кролл. — Если воспринимать Бога всерьез, то и к врагу Его нужно относиться так же. Но прежде всего я верю в добро, в силу Божьей воли и Божьего замысла, невзирая на то, что вокруг творятся ужасные вещи, а Господь, казалось бы, не делает ничего, чтобы их предотвратить. Многих это смущает, и зря. Все мы задаемся вопросами из серии: Боже, почему Ты меня покинул? Бог знает, что делает. У Него свой замысел. Просто мы, Пенни, — вроде муравьев, и наши муравьиные мозги неспособны вместить в себя Божий замысел. Гордыня застит нам глаза. Нам нужно учиться смирению. Только смиренный духом способен принять мысль о том, что всему есть своя причина и нам ее знать необязательно. То, что кажется бессмысленным нам, для него исполнено смысла. Ибо мы смотрим сквозь тусклое стекло, гадательно. — Его лицо омрачается, но уже в следующий миг расплывается в улыбке. — Простите, Пенни. Что-то я увлекся.

— А бывает ли зло врожденное? Все эти разговоры о невинности и пороке — может ли дитя нести в себе зло?

— В нее может вселиться дьявол.

— В нее.

Крошечная заминка. Леонард Кролл едва уловимо подбирается, а его взгляд обращается внутрь.

— Дьявол могуществен, — наконец произносит он тихо, как будто самому себе. Только сейчас на его чертах проявляется отпечаток горя. Горя человека, потерявшего жену и ребенка. — Дьявол хитер. Дьявол зловреден и знает, как сбить праведную душу с истинного пути. — Тут он впивается в меня взглядом, словно ищет ту «печать Бога», которую усмотрел во мне раньше. — А вы, Пенни, что думаете на сей счет?

— Церковь, к которой я принадлежу, не признает… Скажем так, она проповедует добро и полностью игнорирует зло, как будто его и не существует. А я часто задумываюсь: бывает ли одно без другого?

— Политкорректность, Пенни! — говорит он с ободряющей, заговорщицкой улыбкой. — Нет, критики в адрес других учений вы от меня не дождетесь. Но я — человек Библии. Нельзя просто взять да выбросить из нее слово «дьявол» только потому, что нам не нравится мысль о его существовании. «Верь написанному». Зло среди нас, но вера — надежная защита. «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом». К Евреям, глава одиннадцатая. «Уверенность в невидимом». Хорошо сказано. — С этими словами он достает из кармана визитку и вручает ее мне. Имя, адрес электронной почты и номер сотового. — Мои координаты. На случай, если захотите продолжить беседу. Я проповедник и много езжу, но буду рад вас увидеть, где бы я ни был.

Сочетание его искренности и моего маскарада заставляет меня густо покраснеть. Поблагодарив, беру визитку. Карманов у меня нет, а просто сунуть ее в отделение на боку коляски было бы некрасиво, поэтому я выуживаю из сумки кошелек и конечно же тут же его роняю. Он учтиво поднимает бумажник. А затем, уже не так учтиво, его раскрывает. На нас обоих смотрит моя фотография с водительских прав.

В мгновение ока все изменилось.

— Габриэль Фокс, — читает он вслух. Кровь отливает от моего лица. — Жаль, что тут не указана ваша профессия, мисс Фокс. — Меня сейчас вырвет. — Но думаю, не ошибусь, если скажу, что вы — журналистка.

— Я не журналистка, — бормочу я. — Пожалуйста, верните бумажник.

Одно быстрое движение головы, и улыбка исчезает с его лица.

— Ваша братия к нам иногда захаживает, но никто из них еще не опустился до такого, — говорит он, показывая на мое кресло. — Пенни.

— Я парализована.

— А я Микки-Маус. Значит, так, мисс Фокс. Большинство из тех, кто был здесь сегодня, знает о том, что пару лет назад я пережил личную трагедию. Церковь и Божья любовь помогли мне подняться и найти свое место в жизни. Все эти «почему» меня больше не занимают.

Не хочу вас оскорбить, но я не терплю нечистоплотности. Когда молодая женщина, явно много страдавшая, приходит ко мне за духовным советом и просит разрешить искренне занимающий ее вопрос о сущности зла, я только рад ей помочь. Но когда хладнокровная обманщица, раздобывшая инвалидную коляску, проникает в дом Бога и начинает задавать вопросы о трагедии, постигшей мою семью, это уже другое дело. В последнем случае я могу только вежливо указать ей на дверь.

У меня сосет под ложечкой. Хорошо бы телепортироваться отсюда, все равно куда. Перемотать эпизод на то место, где мы поем и хлопаем в ладоши, где мне светло и радостно. Все что угодно, лишь бы кончилось это.

— Мне нечего вам сказать. — Его лицо побелело. — Кроме — кто вы такая, черт побери?

Такой ярости я не ожидала. Мне становится страшно. Одно тошнотворное мгновение я думаю: сейчас он меня ударит, — и, нащупав «громовое яйцо», готовлюсь пустить его в ход. Кролл меня опередил — зашел за спину и ухватился за ручки кресла. Вцепляюсь в ободья колес в попытке их заблокировать, но он грубо толкает меня вперед, и мои ладони соскальзывают. Молча и с такой скоростью, с какой меня еще не возили, Леонард Кролл толкает коляску к выходу, в разъехавшиеся двери, затем вниз по пандусу. На улице сгущаются сумерки.