Застыв на пороге двери, я с ужасом в уме и в глазах смотрел на их повернутые ко мне сумасшедшие лица.
Наконец один из них, тот, кто был старше всех возрастом, выдвинул из-под стола свободную клетчатую табуретку.
— Садись.
Я сел.
— За что они тебя к нам направили, человек?
Услышав обращенное ко мне обращение «человек», я тут же изгнал из себя весь ужас и совершенно спокойно ответил:
— Птичий синдром.
— Это хорошо, что птичий, — сказал самый старший. — У нас у всех тут птичий. О птицах мы как раз сейчас и говорим, вот послушай…
Он обвел всех ярким сумасшедшим… нет, свободолюбивым взглядом, от которого глаза у всех братцев сосиндромников в палате вспыхнули ярким свободолюбивым огнем, и провозгласил:
— Наши так называемые мыслеводители кормят людей экскрементами своей пищеварительной, но главное мыслительной деятельности! Это превращает вполне хронически здоровых человеческих обитателей Нашего Дома во вполне законченных идиотов, страдающих слабоумием вожделения новых корон, низких ярусов и персональных привилегий! Мы не желаем быть идиотами! Нам не нужна их вонючая Великая Мечта! Наш просвещенный глубокими знаниями разум сопротивляется! Долой их сумасшедший порядок! Мы хотим быть свободными как птицы! Да здравствует Движение Сопротивления!
Глаза у всех братцев сосиндромников вспыхнули еще более ярким свободолюбивым огнем, они повскакали со своих мест, закричали «ура!» и захлопали в ладоши. Меня же с непривычки к подобным высказываниям стал бить озноб.
Озноб передался рукам, они зачем-то достали из кармана моего клетчатого фрака часы, которые у меня не отобрали братцы ревизоры, и щелкнули крышкой. В палате заиграла музыка.
Но тут внезапно на всю палату загремел чей-то радостный голос:
— Наш славный Кабинет Избранных неусыпно и неустанно заботится о психическом здоровье каждого отдельно взятого и помещенного в сумасшедший дом братца сумасшедшего. Процент заботы постоянно и неуклонно повышается, наглядно показывая четкое перевыполнение плана по неусыпной и неустанной заботе…
Старший сосиндромник нагнулся к моему вмиг помрачневшему уху и прокричал:
— Сеанс психотерапии! На, возьми. — Он протянул мне два хлебных катышка. — Мы затыкаем ими уши.
Я сунул хлебные катышки в дырки ушей, и меня окружила со всех сторон мирная тишина. Братцы сосиндромники разбрелись по койкам. Я лег на свою и стал смотреть в потолок, где висели клетчатые пузыри отслоившейся штукатурки…
Утро в Стационаре всегда начиналось ровно в шесть часов утра по внутристационарному времени, которое на час и на день назад отличалось от общедомового. Во всех палатах и коридорах включались громкоговорители, мы вскакивали с коек и направлялись в столовую завтракать сушеными тараканами. Громкоговорители громко говорили, но наши уши были заткнуты хлебными катышками, которые мы вынимали из ушей только в восемь, когда заканчивался сеанс психотерапии и начинался сеанс психоинъекций.
Сеансам психотерапии и психоинъекций люди, считающиеся сумасшедшими, сумели противопоставить хорошо организованное Движение Сопротивления, которое, кроме втыкания в уши хлебных катышков, включало в себя и обязательное отлынивание от обязательных психоинъекций, отлынивать от которых было совсем несложно, так как существовал специальный циркуляр, предписывавший братцам ревизорам, которые и были настоящими сумасшедшими, постоянно экономить постоянно дефицитные в Нашем Доме психоампулы. За экономию братцы ревизоры, которые сумасшедшие, получали спецпайки и медали «За экономию экономики».
Движение Сопротивления нашего Стационара поддерживало тесные сосиндромные связи с Движением Сопротивления всех других Стационаров. В нашем родном Стационаре в палате номер ноль, где собирались главные исторические собрания Движения, жил главный человековод всего Движения человек Тяптяпыч.
Человек Тяптяпыч, сильно тучный и с виду довольно неповоротливый старец с бородкой клинышком, которую он постоянно теребил пухлыми пальцами, мгновенно заинтересовался моей скромной персоной, поскольку, во-первых, я обладал музыкальными часами, а во-вторых, оказался единственным обитателем Стационара, который бывал за Железным Бастионом. Часы человек Тяптяпыч тут же экспроприировал себе в общественное пользование.
Однажды я попросил человека Тяптяпыча навести справки о человеке Принцессе. Человек Тяптяпыч стал выспрашивать у меня подробности о наших с ним человеческих взаимоотношениях. Я охотно отвечал.
— Гм... — заключил человек Тяптяпыч, теребя одной рукой бородку, а другой поглаживая мою голову. — Эта твоя связь с человеком родственником Самого Братца Президента, я думаю, может быть человеколюбиво использована в свободолюбивых интересах Движения... А справки я наведу.
В тот же день по личному распоряжению человека Тяптяпыча меня перевели в палату номер ноль, где я занял почетную, рядом с ним, койку. На второй день моей новой жизни в палате номер ноль он оказал мне высшую честь и доверие, позволив перед тем, как лег спать, расшнуровать ему шнурки на ботинках.
Днем, после обеда, люди нашей палаты и люди, делегированные к нам на очередное главное историческое собрание из других палат и других стационаров, усаживались вокруг круглого, в клеточку, стола. Человек Тяптяпыч окидывал всех собравшихся людей человеколюбивым взором, ласково гладил все человеческие головы, переходя от одного человека к другому, и сначала тихо, а потом все громче и резче начинал свободолюбиво говорить:
— Люди!
Мы вскакивали со своих отведенных нам мест, махали клетчатыми знаменами, хлопали в ладоши, кричали «ура!» и «да здравствует Движение Сопротивления!», качали человека Тяптяпыча на благодарных человеческих руках. А когда немножко успокаивались, человек Тяптяпыч, переходя от одного из нас к другому из нас, чтобы всех ласково погладить по голове, продолжал:
— Люди! Мы станем свободными как птицы!
Охваченные всеобщим порывом единения, мы снова вскакивали с отведенных нам мест, снова размахивали клетчатыми знаменами, снова кричали «ура!», снова качали на благодарных руках человека Тяптяпыча. Он успокаивал нас, поглаживая своей большой и могучей ладонью наши притихшие человеческие головы, и продолжал:
— Люди! Человеководы нашего славного Движения Сопротивления научно установили, что корень зла человеческого неравенства и угнетения собой себе человекоподобных заключается в коронах. В этих проклятых коронах вся человеческая несправедливость и все унижение человеческого достоинства! Мы поведем самую решительную борьбу с унизительным корононошением! Но бороться мы будем научно: не с последствиями, а с самой причи ной! Корон не будет, если не будет голов! Не будет голов — не будет корон никогда! Люди! Мы ликвидируем головы раз и навсегда! Тяп-тяп! Тяп-тяп! Ни одной не останется! Да здравствует Движение человеколюбивых головотяпов!..
