Потом наступает Тишина.
* * *
Гремлин влетает прямо в Тишину, и все расчищается.
Нет больше толпы впереди, только тишина и пустынность. Визги темной самки слышны еще несколько секунд, потом они замирают, их съели. Даже звуки мотора глохнут, и мы чувствуем себя глухими. Машина врезает ся в стену неподалеку от кладбища машин, где я встретил голубую женщину. Я не кричу перед ударом, пускай, даже не закрываю голову руками.
Водке просто все равно, он даже не подумал затормозить.
* * *
Я просыпаюсь один, без Водки. В побитой дождем машине.
Тишина тоже ушла, незаметно, как и появилась, и уже новая толпа людей заполонила улицы, прибывая по мере того, как Тишина удаляется. Просыпается боль, сначала во лбу, который ударился о панель. Кожа свисает с плеча, где скребла когтями темная женщина.
Я херово себя чувствую.
Нужно добраться до «Сатанбургера».
* * *
Толпа слишком большая. Здесь больше людей, чем вмещает пространство. Голова кружится и звенит, я даже не могу открыть дверь машины. Я вылезаю из разбитого окна на крышу. Живой труп Водки уже там. Сидит насквозь промокший, как люди с улиц, и раскачивается из стороны в сторону, его одежда в красных пятнах.
– Я думал, что ты умер, – говорю я ему.
– Если бы это было возможно, – отвечает он.
* * *
Уличные люди волнами колышутся под дождем. На многие мили вокруг – все та же толпа-океан, переливается цветными пятнами, растворяется вдали. Сейчас она на самом деле похожа на океан. А крыша машины – наш плот.
– Нужно плыть, – предлагаю я.
Я не слышу его ответа в металлической симфонии дождя.
* * *
Я стаскиваю Водку с плота. Мы вступаем в воду – потные запахи водяных людей окружают нас. Его голова пуста, как будто от наркотиков, он не может плыть. Мне приходится поддерживать его, чтобы он не утонул.
Морские люди тесно прижимаются друг к другу, затем откатываются в стороны, чтобы мы могли продвинуться на пару шагов, потом снова сдвигают ряды. Каждый пытается идти, но никто никуда не двигается. Нас относит обратно к плоту, потом вперед вдоль стены здания. Капля воды сверлит во мне новую рану. Кровь сочится по моим пальцам, когда я прикасаюсь к лицу.
У меня слабое дыхание. Я пытаюсь оставаться на поверхности, стараюсь по возможности хоть немного дышать. Я чувствую, что рука Водки выскальзывает из моей… он уходит. Вода позади меня вновь приливает к плоту. Мое тело двигается вперед. Я внимательно смотрю Водке в глаза, изучая каменное выражение его лица. Затем отпускаю его.
Было не так уж тяжело. Я мог бы легко поддерживать нас двоих. Но я отпустил его.
Смотря ему в лицо, я не увидел там Водки. Я увидел лишь пустой контейнер. В его глазах-зеркалах не было души, лишь спокойный, равномерный шум. Так что я отпустил его, и толпа поглотила его, своего собрата. Скоро он оказывается далеко от меня, и я не могу различить его в толпе.
А Водке все равно.
[СЦЕНА ДВАДЦАТАЯ]
ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ЛЮБИТ ВСЕ
* * *
Я плыву несколько миль, двигаюсь по рекам в направлении «Сатанбургера», захваченный потоком людей, игнорируя лица на поверхности. Когда я попадаю туда, оказывается, что заведение переполнено. Люди карабкаются по ступеням, стараясь выплыть из океана, некоторые падают назад. Они кричат друг другу что-то безумное.
Затем мысли со свистом и кровью вливаются в мои эмоции от того, что я увидел на вершине холма.
Я вижу: «Сатанбургер» исчез.
* * *
Я подплываю к ступеням, чтобы рассмотреть получше, но людей вокруг слишком много, меня переполняет разочарование и гнев. Тошнота усиливается. У меня приступ клаустрофобии.
Я начинаю лезть вверх.
* * *
На полпути я встречаю знакомое лицо. Оно вымокло под дождем, я удивлен, что узнал его, несмотря на кислотное зрение.
– Сатана! – зову я.
Он замечает меня и подплывает ближе.
– Что случилось? – я пытаюсь перекричать безумных, пока он приближается.
Безумные толкаются и щекочут.
– «Сатанбургер» разрушен, – кричит он, приближаясь… Его лицо в грязи и крови, его шикарная одежда разодрана в клочья. Как ни саркастично это звучит, такое впечатление, что он вернулся из ада. Я даже не вижу на нем гордого значка гея.
Он кричит:
– Было землетрясение, оно раскололо здание пополам, на части!
Я кричу в ответ:
– Но в Новой Канаде не бывает землетрясений!
– Черта с два! – орет он. – Малышка Земля позабавилась, мерзкая малявка. Ей не понравилось, что я крал души у ее новых игрушек, и она наслала на меня землетрясение. Мне не следовало вообще прикасаться к этой стерве.
– Что значит прикасаться?
Опять орет:
– Я виноват, что эта планета дышит! Я прикоснулся к ней. Помнишь, я ведь обладаю даром оживления. Я ожи вилее. Я оживил почти все планеты в этой чертовой Вселенной, своими сраными педриловыми лапами!
Тут смысл происходящего доходит до меня, и я спрашиваю себя: «Так Земля – демон?»
* * *
– Я сматываюсь отсюда, – кричит Сатана. – Предлагаю тебе пойти со мной.
– Куда? – меня кусает головная боль. – Куда еще можно пойти?
– В Волм, – отвечает он.
– Это безумие. Можно оказаться где угодно, например на земле без кислорода, и погибнуть.
– Я готов пойти на такой риск, если ты готов, – Сатана нерадостно ухмыляется.
– Где все остальные?
– Какая разница. – Сатана окунается в толпу-океан. – Пошли, нужно успеть до нового землетрясения.
– Куда все делись? – снова ору я, но Сатану уже уносит людское течение. Он позволяет толпе нести себя. Вдруг расстояние между нами становится очень БОЛЬШИМ.
От края парковой зоны он кричит:
– Увидимся в аду, – он всегда так говорит, когда уходит. Грустно, но ему смешно.
Затем его уносит от меня прочь.
* * *
Я нахожу путь наверх – по боковой тропке – и довольно скоро поднимаюсь на вершину, но не с той стороны холма. Эта сторона открыта, и я останавливаюсь, чтобы глотнуть немного пространства. Потом я понимаю, что мне нужно присесть, и нахожу камень под деревом-демоном, которое немного защищает меня от надоевшего дождя.
– Он прав, Лист, – произносит голос неподалеку.
Я не сразу поворачиваюсь, все еще дышу пустым пространством, пытаясь остановить голову-вертушку, крепко зажмуриваясь…
– Ты кто? – наконец спрашиваю я.
Я чувствую, что он сидит рядом со мной. Мертвые листья шуршат. Он отвечает:
– Я – Иисус Христос.
* * *
Когда я открываю глаза, то вижу низенького толстого мужчину с бородой в дворницкой форме. Этикетка на его майке гласит: «Это Иисус».
Я ничего не могу сказать, или, может быть, мне ничего не приходит в голову. Раньше я не встречал Спасителя или человека, который его видел. Но мне почему-то все равно.
