– И чтобы высказать свое восхищение, вы снова вытащили меня из могилы. Пардон, не меня. Мои многочисленные трупы так и остались разбросаны по разным местам Вселенной, а сейчас перед вами всего лишь еще один рипликант – кандидат в скорые покойники. Вы сказали, что что-то пошло не так? Это значит, мне опять пора собираться на Землю?
– Совершенно верно, – Саваоф с удовольствием наблюдал за моими упражнениями в ясновидении. Как мудрый учитель наблюдает за бесталанным учеником, нежданно пошедшим в рост.
– Ну и в чем же проблема? На Земле еще остались бизнесмены, с которыми я не переспал, киллеры, которые не отправляли меня на тот свет, и изобретатели, чьи гениальные открытия я не подарил миру?
– В свое время посмотрите. Все значительно интереснее и страшнее. Бизнесменов не осталось, киллеров в вашем понимании тоже, да и с изобретателями не все просто. Кстати, не желаете несколько дней отдохнуть, расслабиться? Вам предстоит трудная миссия.
Я вдруг вспомнил, как умирала Маша. Сначала не помнил – а сейчас вот всплыло в памяти. Алексей Васильевич то ли обманул из садистских соображений, то ли ошибся, по национальному разгильдяйству. Наркотик подействовал всего несколько минут, а потом начались судороги.
– Похоже, Саваоф Ильич, вы действительно записали меня в свои штатные агенты. А я больше не хочу на вас работать. И это серьезно. Вам, с вашим бессмертием, этого не понять. А я уже наелся вот так, – я приставил ребро ладони к горлу. – Умирать очень неприятно. И еще более неприятно воскресать, особенно через три с половиной года, если вы не врете. По мере необходимости, так сказать. Вашей необходимости. Так что можете увольнять меня со службы по профнепригодности. Привет.
Саваоф грустно усмехнулся.
– Илья Евгеньевич, дорогой вы мой человек. Я вас понимаю, как никто в ваших предыдущих жизнях вас никогда не понимал. Вам очень трудно. И будет еще труднее, поверьте мне. И все-таки вам придется продолжить работу. Вы не Джеймс Бонд, и не можете уйти в отставку. Вспомните наш прошлый разговор. Мы же все уже обсудили. У нас с вами нет другого пути. Пока остается надежда – надо бороться. Ну что я, в самом деле, банальности вам говорю! В общем, так. Идите в свою комнату, отдохните денек – другой, полюбуйтесь видом Москвы из своих окон, какой она была в вашей первой счастливой жизни. Сейчас она совсем другая. Подумаете – приходите. Продолжим разговор.
– Отдохнуть я еще успею. В перерывах между воскрешениями. А что это за намеки вы тут все время бросаете? Что там такого на Земле произошло? Что с Москвой-то за три года могло статься? Атомная война, что ли?
– Нет, не атомная война. Атомная война пока впереди, если мы с вами ошибемся и в этот раз.
– А-а, так мы все-таки ошиблись? А что ж вы меня здесь расхваливали? Значит, зря девушку отравили? Человечество не вышло в космос с помощью Максова ускорителя?
Саваоф снова усмехнулся. По-моему, за прошедшее с нашей прошлой встречи время он прилично сдал. Куда делся жар, с которым он пытался втолковать мне основы мироздания? В его словах и движениях сквозили грусть и усталость. И еще эти усмешки. Кажется, он все меньше и меньше верил в пользу своих усилий.
– Человечество-то вышло. Только не все, и не за тем, за чем надо бы. Ну что, вводить вас в курс дела?
– Вводите, чего уж там. Я помню ваши слова про мою личную ответственность. Так что валяйте. Что там стряслось, на матушке Земле, без моего присмотра? На три года оставить вас, понимаешь, нельзя…
И Саваоф начал рассказывать. Потрескивали свечи, выстреливая клочки белесого дыма. Скрипел и хлопал далекой форточкой старинный дом, жалуясь на невозможность смерти. Бесконечное черное ничто билось в окна неведомым снегом.
А на Земле зрела всеобщая погибель. Кризис девяносто восьмого, которого все давно ждали и к которому никто не готовился, снова вернул Россию в исходную точку. Только в одну и ту же воду два раза не входят.
Максово изобретение пришлось как нельзя кстати. Алексей Васильевич, добывший его, получил свои пару пуль, как и его подручный Николай. И еще многие, очень многие. Потому что оружие возмездия требует жертв. Возмездия за все: за «придите и володейте нами», за «ножки Буша», за «сытый голодного не разумеет», за Рождество раньше Нового года, за «мы прощаем вам 100 миллиардов кредита», за Маркони вместо Попова… За тысячу лет унижений, снисходительной терпимости и вежливого презрения.
Россия не смогла и не захотела играть по чужим правилам. Гордость нищего паче свободы богатого. Железный занавес снова пал с кулис истории, даже не запылившись там: что есть десяток лет уничижения по сравнению с имперскими веками! Да, Россия была, есть и будет империей! Даже как империя она – уникальна! Ей не нужны колонии: она сама себе и метрополия, и колония. Ей не нужны союзники: она сама себе союзник. Ей не нужны враги: она сама себе враг. Она самодостаточна. Может же Земля существовать, не общаясь с внешней Вселенной, не торгуя с другими цивилизациями и не заглядывая к ним в карман? Так почему же богатая и обильная шестая часть суши, заселенная добрым и мудрым народом, не может наплевать на окружающий мир? Пусть он гибнет в собственных миазмах, пусть гниют его мозги, пораженные ложными ценностями, пусть слабеет его зажиревшее сердце. А мы построим рай на нашей, НАШЕЙ земле!
…Меня будит школьный звонок. Он гремит совсем близко, над головой, и этот гром специально придуман для того, чтобы будить покойников.
Четыре тридцать утра.
– Добровольцы, подъем! Строиться на утреннюю молитву! Пятнадцать секунд! Двадцать секунд! Двадцать пять секунд!..
Дежурный идет по проходам, колотя резиновой дубинкой по металлическим стойкам трехъярусных кроватей. В казарме не продохнуть: воздух тесного помещения за ночь насыщен газами, произведенными пятью десятками человеческих организмов.
Звонок гремит, временами срываясь на звонкие трели.
Сидя на своем шатком третьем ярусе, я лихорадочно распутываю тесемки, которыми на ночь к запястью привязаны сапоги. А попробуй не привязать – точно сопрут. Босиком по снегу не очень-то набегаешься. И сапоги, и бушлат – вот они, здесь же, со мной, на третьем ярусе.
Я что, в тюрьме? Или в армии? Что происходит?
Слышны удары дубинки по чему-то мягкому. Крик дежурного: «Я тебе покажу дедовщину! Встать! Какая-такая температура, сволочь! Ты что, хочешь от молитвы откосить? Встать!» Избиваемый доброволец жалобно вскрикивает.
Да-да, мы же еще на прошлой неделе, на ежедневном общем собрании единогласно проголосовали за применение дубинки для борьбы с дедовщиной. Кто, интересно, сегодня дежурит? Молодец, первым решился исполнить волю собрания. Теперь-то пойдет дело, скоро с дедовщиной будет покончено.
