— Ну так как понимать прикажете, «ваше всевышество»? — обратился я к нему, — Мы кто здесь: гости или пленники? Если гости — мы вольны идти куда захотим и когда захотим. А если уже пленники — то объяснения нам предстоят очень серьёзные.
— А выбор не только в этом, — чуть ли не ласково усмехнулся Марк, — Гости-пленники… есть ещё варианты. Друзья или враги, например. Вместе вы все или порознь. И даже совсем интересный: живые вы или мёртвые… Вам выбирать. А нам — содействовать. Впрочем, вы, кажется, уже выбрали. По всем вариантам — знак минус. Поздравляю. Скорблю.
— Ты бы не торопился скорбеть, «зиждитель» долбаный, — угрожающе проговорил Пенёк, — Кому по ком скорбеть, ещё вопрос. Если у тебя и у этих идиотов, — он кивнул на безмолвных солдат, — в башках всё попереворачивалось от проклятой бомбы, которую они сами же взорвали, то вас лечить всех надо. За хорошими замками и крепкими решётками. Вы — психи все пошлые, а не новая цивилизация.
— Это ж надо! — весело удивился Марк, — Как низко ты нас ценишь. Ну-ка посмотри вон туда.
Мы повернули головы. Мощный ветвистый тополь, возвышавшийся вдали над домами и деревьями, с резким треском сломился пополам. Верхушка рухнула на крышу рядом стоящего дома, раздробив шифер, смяв стропила.
— Один мысленный импульс. Пустячок. Любой из моих людей может подобное. Так какие ты нам приготовил замки и решётки?
— Жалкий балаган, — заключил Пенёк, — Наверное, ты не згинец. Среди згинцев я не встречал такой чванливой мрази. Смотри, что я тебе покажу.
Я остановил Пенька за руку, — не надо глупостей.
Может быть, не стоило его останавливать… Может быть, всё получилось бы по-другому. Но я остановил Пенька за руку. Куда она подевалась тогда, моя прозорливость! Как мне тогда её недостало!
— Послушайте, господин Марк, — что есть сил миролюбиво сказал я, — У нас сегодня нет ни малейшего желания спорить с вами о нашем божественном пред-назначении и уж, тем более, соревноваться в количестве поваленных деревьев или, к примеру, пробитых стен. Оставайтесь тем, кем вы себя считаете, занимайтесь своими делами, пока есть такая возможность. Мы на вашу избранность не претендуем. Никаких препятствий вам чинить не собираемся. Просто позвольте нам уйти своей дорогой. Коль мы с вами, как вы вчера утверждали, ровня друг другу, давайте же уважать друг друга.
— Никуда вы отсюда не уйдёте, — глухим вибрирующим голосом объявил «зиждитель», — Вы не очень-то мне нужны, как друзья. А уж как недруги, вы мне, тем более, ни к чему. Именно, потому что мы — ровня.
Я взглянул на Пенька, на Велу, на Лёнчика. Без слов было ясно: добром это не кончится. — Сосредотачивайтесь, — шепнул я, — Стройте барьер. Барьер… у них автоматы.
Я сделал шаг к крыльцу, но не стал подниматься. Несколько ступенек разделяло нас с ним. Сердце моё билось ровно и звонко.
— Слушай, ты!.. Ты называешь себя згинцем и сподобным. Возможно, ты и згинец. Возможно даже, по-своему сподобный. Если так, ты не можешь не знать такую личность, как Мик Григорьич.
У Марка криво изогнулся край губ.
— Конечно. Вижу по лицу. Так вот, истинно сподобных нас было очень немного. И все мы чувствовали друг друга. Мы отпечатлялись друг в друге своими интуивами. Почему мы тебя никогда не чувствовали? Почему ты не отпечатлился в нас? Не знаешь? Знаешь ты. И я теперь знаю. Мик Григорьич отъединил тебя от нас. Это он поставил энергозаслон. Он изолировал тебя от всего мира. Потому, что ты опасен для людей. Ты — антисподобный. Ты — интуивная химера. А теперь заслон разрушен, благодаря взрыву бомбы, коллапсу. Надолго ли — не знаю. Но, если не хочешь беды для себя, не трогай нас. Забудь о нашем существовании. Прикажи своей солдатне убрать оружие. Мы уходим. И мы уйдём.
Этот наш путь через школьный двор до ворот я потом много раз мысленно пытался пройти по-другому. Наверное, его можно было пройти по-другому. Но уже ничего не исправишь. И мы прошли его так, как прошли…
Мы шли медленно, уверенно, внешне спокойно. Я замыкал шествие, обернувшись назад, в сторону безмолвной толпы с поднятым оружием. Я смотрел на них на всех сразу, не мигая, от напряжения в затылке у меня пульсно покалывало. Пока я держу их в поле зрения, они не выстрелят, не должны выстрелить.
А другая часть моего сознанья работала над сотвореньем барьера, невидимого щита, который отразит пули, если они всё-таки начнут стрелять. Я не знал, получится ли барьер, сможет ли он защитить нас. Я не имел понятия, как его создавать. Я просто мысленно воображал его вокруг нас.
Пенёк обернулся на меня, всё понял и стал делать то же самое. Не сговариваясь, мы разделили школьный двор со всем народом на две части: я держал под прицелом своего взгляда левую половину вместе с крыльцом и стоящим на нём «зиждителем», Пенёк — правую, где было наибольшее скопление солдат. Вместе наши усилия, наверное, увенчались бы успехом. Но мы сделали ошибку, отстав от идущих впереди Велы с Лёнчиком. Ворота были уже близко, мы проходили мимо какого-то маленького строеньица, кажется, трансформаторной будки.
В это время случилось непредвиденное. Услыхав шум и вскрики, я быстро повернул голову. Впереди мелькнули три огромные фигуры спецназовцев, выскочивших из-за будки. Один из них ударом локтя сбил с ног Велу, схватил Лёнчика, стиснув его под мышкой, словно куклу, бросился с ним назад в обход нас к школе. Двое других помчались следом, очевидно, для подстраховки.
Это произошло молниеносно, мы с Пеньком от неожиданности слегка опешили и не успели пересечь им путь.
Пенёк среагировал раньше меня. Сбросил рюкзак с плеч, разъярённо рыча, ринулся за верзилой, тащившим Лёнчика. Глянув на Велу — цела ли? — вроде цела, пытается подняться — я устремился за убегавшими. В несколько невероятных прыжков Пенёк догнал одного из солдат, сшиб его с ног и, не замедлив хода, продолжал настигать верзилу. Тот, которого догонял я, обернулся, что-то мелькнуло у него в руке — нож? — не похоже, да и какой нож остановит меня сейчас… Я размахнулся для удара, я чувствовал, что одним ударом смогу убить его, проломить ему голову, силы у нас уже были нечеловеческие — кулак мой во что-то попал, но я не увидел во что, перед моим лицом вспухло сизое облачко… Кинжальный огонь резанул по глазам, по гортани, по лёгким — всё вокруг зашаталось, померкло. Газ… это баллончик был у него — успел прыснуть…
Голова раскалялась и раскалывалась на обломки. Я стиснул ладонями виски, вмял пальцами глаза в глазницы — словно вывернул взгляд внутрь себя, словно возопил внутрь себя: «Не-е-е-а!.. Впе-рё-ё-о-о!.. Ты-ы-ы-а-а!..»
Я смог не потерять сознание. Смог разлепить веки, сквозь кипящую пелену в глазах разглядеть окружающее. Но ноги мои налились свинцом, я не мог не только бежать, но и двигаться, попытка шагнуть свалила меня на колени.
