Впрочем, его слова никого не обманывали. «Простой и добротный костюм придает авторитет, — убеждал Джерри брат. — Короткая стрижка, чуть-чуть золота, широкие манжеты. Это исключительно красноречиво».
Относительно короткой стрижки Джерри до сих пор колебался; это не могло не напоминать ему об электрическом стуле и о евреях. Сейчас он направлялся в сторону Принслет-стрит. Несмотря на отвращение Таффи к культурному наследию он иногда использовал синагогу как место встреч. Сейчас он сказал, что ему надо передать кое-какие пленки с записями сообщений. Им нужен честный посредник. Таффи исследовал все, что его интересовало. Патологоанатом министерства внутренних дел специально изучил последние слова умирающего. Он понимал, что есть какая-то правда, которая от него ускользает. Все время, что Джерри знает сэра Таффи Синклера, тот постоянно что-то разгадывает. Джерри так и остался в неведении, что же именно.
Синклер помог ему еще в восьмидесятых, оставался рядом в девяностых, так что Джерри перед ним в долгу. Смертельно тоскливые два десятка лет, не принесшие почти ничего заслуживающего упоминания, если не считать «Бельграно» и Басра-роуд. Синклер вел себя более чем достойно. Он посылал Джерри в некоторые точки на Ближнем Востоке, где можно было провести отпуск. Недостатка в перестрелках там не было, но мало таких, в которые стоило бы ввязываться. Так что если Синклер призывал старого террориста, тот всегда был исполнен готовности явиться. Только вот в эти дни обратный путь дается непросто. Каждое мгновение приносило тысячу возможностей. И ведь виной тому — не только слабость информационных технологий?
Когда старая команда успешно разделилась, Джерри планировал провести некоторое время в Каире, у пирамиды, которую приобрел, когда в 2001 году цены на недвижимость внезапно рухнули. На реставрацию Джерри истратил целое состояние. Он всегда любил строить воздушные замки относительно отдыха во время отпуска. Перспектива разрушения Нью-Йорка дала ему понять: он может чувствовать себя в своей тарелке только в большом городе. Но Джерри по-прежнему не изменял скромной линии поведения. Человек знает, когда уходит его время. Нужно всего лишь выжидать и надеяться, что тебе представится новый шанс. Мир меняет облик — во всяком случае, в наше время.
— Когда все будет закончено, — сказал он, обращаясь к Мици у стойки бара, — лучше всего подойдет Лондон.
Мици это понравилось.
— Осталось не так много вариантов, — произнесла она. — Небольшие города. Карлики. И совсем маленькие.
Они были старыми друзьями. Мици флиртовала с Джерри. Всего лишь дочь епископа — но она знала, как разжечь иезуита.
— Тебе не одолеть велосипед полицейского. Ты не справишься с настоящим «Ройал Альбертом».
Богатый макияж Мици победоносно оттенял ее пепельную бледность. На подкрашенных губах появилась необычная для нее улыбка, контрастировавшая с напудренными щеками, от которой глаза Мини сделались почти черными. И с этой улыбкой вернулось что-то, чего Джерри не замечал с начала семидесятых.
— Как дела у твоего отца? — поинтересовался он.
— Ну, у него постоянная работа. В Штатах. Они там загребают колоссальные деньги на Башнях-Близнецах [35]. А потом кто-то решил обратиться к Эмпайр-стейт-билдинг. Так что туризм опять идет в гору. Американцы ценят отца за его произношение. Они там нас любят. Считают, что мы на их стороне. — Она отвернулась, чтобы стереть пыль с фотографии Маргарет Тэтчер в красно-бело-синей рамке. — Но теперь ведь не те времена, правда? Я бы хотела переехать в Хастингс. Или в Уортинг? Как ты считаешь?
— Моя мама предпочитает Уортинг, — ответил Джерри. — Ей понравились музыканты в Делавэрском павильоне. Или это был Бексхилл?
Все эти места находились в прибережных районах Южного Лондона, что упрощало дело. Индийские рестораны, расистские розыгрыши. Когда ребята из Скотланд-Ярда овладеют ситуацией — вопрос времени.
Джерри, уже почти прежний, торжествующе зажег сигарету «Шерман». Итак, он вновь на родной земле. Вот это и важно. Яркий финиш. И он до дна выпьет сладкую чашу.
— Вот закончу и приобрету что-нибудь на Великих озерах. Хватит с меня международного туризма. Это моя последняя «дымная опера». — Заметив тревожное выражение на лице Мици, Джерри добавил: — Естественно, умирать я буду дома. Соединюсь с прахом, из которого восстал. Из праха приходим и в прах возвращаемся. В подходящем городе можно состариться и умереть так, чтобы никто не поднимал шума по этому поводу. А когда все закончено, не найти города более подходящего, чем Лондон.
Мици привыкла к манере Джерри жалеть самого себя.
— Как бы то ни было, ты не сильно изменился. Ты вернулся в семинарию? — Она провела языком по губам, критическим взглядом изучая бритую макушку Джерри. — Знаешь, это вот не делает тебя моложе. Ты видел бюсты с черепами буянов из Бедлама [36] в музее Виктории и Альберта? [37] Ты мог бы быть убийцей XVIII века.
Джерри признал справедливость ее утверждения.
— С этого у меня все и начиналось. Одна оплаченная полуреволюция за другой, потом семьдесят шестой год [38], после чего любое начинание катилось кувырком. Все революции — дерьмо. Люди или стремятся сохранить все как было, или же вернуться к золотому веку. Американцы сумели задержать течение времени больше чем на двести лет. Им удалось сохранить все великое, что они имели в восемнадцатом веке — виселицы, пыточные камеры и сверхбогатых аристократов, которые стояли выше закона.
— Они не могли иначе. — Мици ответила ему той самой улыбкой. — Их было не остановить. Это ведь по большей части тевтоны [39], так я понимаю? Они не могли стерпеть подъема общественного недовольства.
— Ну да, они любят марши и военные оркестры. Можешь мне поверить, Кромвель испортил все. Все козыри можно было бросить на стол за десять минут. Люди дерутся насмерть, чтобы сохранить свои цепи.
Мици фыркнула. Разные материи кружили ей голову.
— Том Пейн, а? Если хочешь знать мое мнение, у канадцев есть здравый смысл.
Джерри взглянул на настенные часы.
— А они точно идут?
Христиане собирались на воскресные службы, ученики выражали желание увидеть службы, и Мастер не возражал. Когда они вошли, священнослужитель и конгрегация узнали их и двинулись им навстречу, чтобы приветствовать их. Радость была столь велика, что каждый почувствовал подъем духовного состояния. Несколько суфийских [40] песнопевцев из группы Мастера попросили позволение пропеть стихи из Корана, и священнослужители свое позволение дали.
