— Перестаньте строить свои грамотные фразы! — быстро сказала Лена. — Я согласна, почти… Мне нужно подумать…
— Думать?! Я положил к твоим ногам всю Вселенную!
— Мне казалось, что только часть, большую, но все-таки часть…
— Тебе мало? Я боялся излишней скромности, но ты достойна моего выбора…
— Мне нужно посоветоваться…
— Серафим Яковлевич был бы счастлив, в этом я уверен, он считает меня Антихристом… Это что-то вроде вашего бога, но наоборот… И, Лена, пойми, ведь я…
— Завтра, завтра утром я дам вам ответ. Вы ждали тысячи лет, подождете еще несколько часов.
«Предательница! — подумал Коля, сжимая кулаки. — Но кто же все-таки он, Человек? Чего он хочет?»
В коридоре зазвенел звонок.
— Опять Коля, — проговорил Человек. — Он надоел мне. Мне надоели все… все, кроме вас, Лена. Эти люди не понимают меня, моих замыслов! Горе вашей планете, если я ошибусь и на этот раз…
— Значит, Дмитрий Дмитриевич — ваших рук дело? Человек помолчал. Коля затаил дыхание.
— Нет, — сказал Человек. — Это вышло случайно. Но я могу…
Звонок повторился. Коля на цыпочках прошел коридор и распахнул парадную дверь. Навстречу ему шагнул Евгений Леонович.
— Туда нельзя. — Коля схватил Евгения Леоновича за рукав. — Там Человек, и Дмитрия Дмитриевича нет дома, он заболел.
— Ах, это опять вы? — сказал Евгений Леонович. — Между прочим, мне как раз и нужен Человек.
Евгений Леонович небрежно-ленивым жестом отстранил Колю, снял плащ и стряхнул с него капли дождя.
Дверь кабинета распахнулась, очень больно ударив Евгения Леоновича в спину.
— Простите, — сердито сказала Лена.
Она скользнула взглядом по лицу Коли, пожала плечами и вышла. Ее каблуки торопливо застучали вниз по лестнице. Коля мгновение колебался, затем махнул рукой и бросился за ней. На бегу он услышал, как Евгений Леонович говорил:
— Я к вам, товарищ… э… Человек. К вам. Вы меня, вероятно, не помните…
Коля догнал Лену только на улице.
— Стыдно, — сказала Лена, — стыдно! Бросил меня одну, он мне такое говорил, предлагал!
— Мне стыдно?! Это тебе должно быть стыдно, я все слышал — ты согласилась, ты на все согласилась, а я так боялся за тебя! Как ты могла!
— А как ты мог стоять под дверью и молчать? И не мог ничего придумать? Ты трус! Не подходи ко мне!
Она круто повернулась и быстро зашагала по тротуару. Несколько секунд ошеломленный Коля смотрел ей вслед, затем крикнул:
— Так целуйся со своим Человеком! Ты мне не нужна… царица Вселенной!
Оставшись наедине с Человеком, Евгений Леонович уселся в кресло за столом Дмитрия Дмитриевича и обратил на Человека взгляд, исполненный искреннего восхищения, даже благоговения. Человек стоял у стены и пристально глядел на Евгения Леоновича.
— Я друг Михантьева, — заявил Евгений Леонович после небольшой паузы, заполненной калейдоскопом обворожительных улыбок. — Большой друг, смею вас уверить.
Человек молчал.
— Но при всем моем хорошем к нему отношении должен, считаю, так сказать, себя обязанным предупредить вас… поставить, так сказать, в известность… Видите ли, Михантьев… э-э… Кстати, он скоро вернется?
— Он не вернется, — сказал Человек.
— Как — не вернется?
— Михантьев погиб.
Евгений Леонович встал и, держась за сердце, попятился к двери.
— Погиб? Как — погиб?
— Погиб по своей неосторожности. Несчастный случай, как вы это называете. Но я не жалею этого Дмитрия Дмитриевича. Он ничего не значит в моей схеме. Он ограничен и неумен.
Евгений Леонович перевел дух, измерил глазом расстояние до двери и до Человека, затем решился и снова вернулся в кресло.
— Да, — прошептал он восхищенно. — Вы правы. Представьте, вы правы. Какая глубина проникновения! Я потрясен! Да, я его друг, вольно или невольно консультирую его работы, но все напрасно… Все впустую. Ему разъясняют, доказывают, а он все свое. Именно ограниченный и именно неумный…
— Не будем о нем говорить…
— Вы расстроены? — Евгений Леонович погрозил пальцем. — Понимаю, понимаю… Только не огорчайтесь! Мы вас ждем, ждем, что бы ни говорилось, вы нам нужны!
Человек с любопытством наклонил голову:
— Я вам нужен? Кому и зачем я нужен?..
— Нам, ученым, нам нужен корифей, лидер, глава! У нас был Ньютон, и все было понятно, все ясно, он говорил, и все внимали. Потом некоторое время держался Эйнштейн, но он не ладил с философами… И все-таки была какая-то определенность. А сейчас… Нам нужны вы, я помогу вам выйти в широкий мир, вы величайший ученый! Уже сейчас ползут слухи о рождении новой, совершенно гениальной теории возникновения планетных систем. Наука заинтересована в ней!.. Вы рассматриваете рождение планеты как скачок, мгновенный переход небольших, скрытых изменений в глубинах Солнца в качественный, величественный скачок — рождение планеты! При этом, вы заметьте, уничтожается самый большой недостаток катастрофических гипотез — исключительность явления. Из вашей теории с необходимостью следует наличие планет у большинства звезд. Это то, что нужно… И я надеюсь, что некоторые детали мы уточним и мир будет потрясен! Мы… то есть я… к вашим услугам.
— Я уже начал разочаровываться в населении этой планеты…
Человек вдруг утратил всякий интерес к Евгению Леоновичу. Казалось, он прислушивается к чему-то. Но Евгений Леонович не замечал этого.
— Разочаровываться? Вы начали разочаровываться? Но кого вы знаете? Разве можно составить себе правильное впечатление о море… наблюдая воду в стакане? Вас ждет целый мир, нельзя замыкаться в этой квартире! Вы были окружены людьми седьмого сорта. Этот мальчишка, кажется, Ростиков его фамилия, этот Дмитрий Дмитриевич, с узким кругозором, совершенно неумный. Да, да, да! И не переубеждайте меня! А я введу вас в широчайшую аудиторию. Вам будут аплодировать, на вас будут смотреть с любовью, удивлением, гордостью! Вы принесли нам бессмертие; со мной консультировались, и я сказал… сказал я, что это то, что нам всем нужно! Да, кажется, я так и сказал… Бессмертие! Да! Да! Да! Нужно срочно организовать лабораторию, нет — институт вашего имени! Как ваше имя?
— У меня нет имени… — рассеянно сказал Человек.
— Какая прелесть!.. Какая скромность! Это очень удачно, очень. Я одолжу вам свое, свое скромное имя, мне не жалко!
— В вашей болтовне есть… ядро… — задумчиво сказал Человек, медленно прохаживаясь по кабинету.
При слове «болтовня» Евгений Леонович вздрогнул, но тут же приятно заулыбался и поудобнее уселся в кресле:
