— Антон, ты там?! — через гул солярия до меня доносятся вопли Игорька. — Антон! Мне страшно! Выходи! Ты там?!
— Тут я! Не ори, сейчас соседи с топором прибегут.
Расслабиться человеку не дадут. Час уже, что ли, кончился?
Я вырубаю солярий, накидываю халат и выхожу из ванной. Холодный воздух в лицо, как пощечина.
— Ну чего тебе пострашнело вдруг?
— Я думал… Я думал, что ты там в ванной…
— Чего я в ванной?
— Умер. Упал и умер, как те дяди по телевизору.
Опа. Я смотрю на белого, как творог, брата. Белого и трясущегося, как жидкий деревенский творог, буэ.
— Какие дяди? Ну-ка пошли… — Я сгребаю Игорька в охапку и волоку его в гостиную.
Мертвых дядей мне только не хватало.
* * *
Выходим из подъезда. Единственное, что радует глаз в нашем унылом, как бездомный котяра, дворе — это моя прееелесть, мой «Мини Купер». Желтый-желтый, как лимонная канарейка! Он заставляет сердце биться учащенно, даже когда просто стоит на месте. Облитый сверху пряничной глазурью, опоясанный стеклом и глянцевым пластиком оконной линии, он красивый как игрушка. Поставил бы его на стол — и рассматривал. Но я сажусь внутрь, завожу мотор, щелчком тумблера отключаю антипробуксовочную систему — и срываюсь с места, оставив после себя облачко сизого дыма от сгоревшей резины протектора.
Во я загнул, да? Это цитата из моего школьного сочинения «О чем я мечтаю в жизни». Главное в автомобиле — стиль. Шарм. Имидж. Отец говорит — надежность и скорость, вот и ездил бы сам на метро. Мой автомобиль, если хотите, мое следующее кармическое воплощение.
Мой, угу. Кажется, сегодня я управляю им в последний раз. С отцом не поспоришь. Что? Да вы его просто не знаете — натуральный деспот. Я боялся его с раннего детства, лет с четырех — как себя помню, боялся всегда. Он никогда меня не колотил — такого, конечно, не было. Попробовал бы меня хоть пальцем тронуть — мамик бы его сразу в чувство привела. Она к побоям однозначно относится. Но есть в нем все-таки что-то… звериное. От тихого властного хищника, который хладнокровно наблюдает за тобой, до поры до времени стоя в тени. Спокойно ждет, когда ты дашь осечку, допустишь ошибку, и уж тогда он нападет — мало не покажется.
Хе-хе, поверили? Да нет, нормальный он мужик. Вот только, как бы это помягче выразиться, — примитивный. Знаете, такой — с умом, но без фантазии. Из тех, кто ложится спать в десять вечера после телесериала и куриной лапши в семейном кругу. У него есть привычка: он когда носки снимает, их в такие компактные загогулины сворачивает. В улитки. А мамик их потом разворачивает, чтобы в машине простирались нормально. А еще он любит планировать. Встанет у шифоньера и планирует, планирует, что завтра наденет на работу — какой галстук с какими трусами. Или как мы все замечательно отдохнем у моря в Египте, в отеле «все включено» с 12-го по 26-е мая 2027 года. У него на рабочем столе ежедневник такой, в дешевом переплете под крокодила. Он в него после похода в супермаркет всю информацию с чека аккуратным почерком переписывает. А сами чеки запирает в ящик стола, под ключ. Мало ли — вдруг завтра война и голод, а у него все ходы записаны. И полные закрома тушенки с консервированными помидорами. Он их сам маринует — выращивает на одном квадратном метре на подоконнике, тоже сам, а потом маринует. В общем, «контора пишет». Даже не спрашивайте, как мамик с ним живет. Сама она у нас женщина-праздник. К ней на работу придешь — не стоматология, а фестиваль тюльпанов в Голландии. На всех поверхностях стоят в прозрачных вазах и пахнут. А на дне ваз — стеклянные шарики. Мамик говорит, клиентам нравится. Она на каждый Новый год их в клинику приглашает. Накрывает стол и выспрашивает, как там их новые челюсти — жмут или уже нет, а потом у них новогодняя лотерея. Главное для людей — внимание, говорит. И при всем при этом она отца держит под каблуком, в пюре его может превратить своей улыбкой. Я-то ею верчу, как хочу, — ну вы видели. А уже через нее — отцом. Если б не мамик, я не то что «Мини Купера» в глаза не увидел бы, я бы в армию сразу после колледжа загремел. Приехал бы из Америки, и до свидания: отец после той истории с наркотиками (легкими, прошу заметить, наркотиками — легенькими, я бы даже сказал, в масштабах Нью-Йорка) пообещал устроить все в лучшем виде. Как минимум штрафбат. Он по жизни такой: будь у него проблемы с солнцем, ну что оно по утрам встает, он и тут не успокоится, пока это дело не разрулит.
Но потом мамик нарисовала ему медунивер, все в радужных красках. Мол, пойдет Антошка не по картошку, а в стоматологи — продолжать семейную традицию. На том и порешили. Только они забыли спросить меня, хочу я продолжать ее или не очень. Но я им сам сказал, что не хочу. Только гораздо позже, когда меня уже отчислили с первого курса, — за неуспеваемость, ясно-понятно. Слушайте, ну разве человек виноват, что он мечтает не зубы людям пломбировать, а, скажем, прививать им хороший вкус? Но нет. Заниматься имиджем и ходить по магазинам — это у нас исключительно для геев и баб.
Вот говорят: юность, там, молодость — лучшая пора. Я не согласен. Согласен и нет. Потому что хреновая у меня какая-то юность, слишком уж напряжная. А что лучшая пора — так только старики говорят. Но кто их в расчет берет (это при всем моем уважении)? Они же спят и видят, как бы помолодеть и выздороветь. У меня, например, юность — сплошные головняки и вынос мозга в рабочие и выходные дни. Хочу, чтобы мне тридцать лет было, в крайнем случае сорок. У меня к этому времени уже все будет в шоколаде.
— Иди учись. Получай нормальную профессию. А не хочешь — иди работай.
Это отец мне говорит. А у самого над головой как будто красно солнышко светит. Второе пришествие, не меньше, мессия, блин.
— Да хоть на завод! Нюхни пороху. Заработаешь на бутик — отлично, я только буду рад. А спонсорской помощи не жди от меня.
Это типа «Как закалялась сталь» — в масштабах отдельно взятой российской семьи Перчиков. Но я тоже не лыком шит, я истинный сын своего отца — возьму его не мытьем так катаньем. И мамик мне в этом поможет.
— Приехали, вылезай.
* * *
Игорек выскакивает из машины и моментально исчезает за воротами парка. Дорвался, называется — пусти козла в огород. За попрыгать на батуте дьяволу себя с потрохами продаст.
Кликаю сигналку. Егор уже тут, ждет; не заметить его — надо сильно постараться. Оливковая куртка, майка-алкоголичка размера XXL, «Dag Nasty» во всю грудь, фиолетовые брюки-дудочки, драные белые конверты (для тех, кто не в теме, — кеды фирмы «Converse»), шапка с помпоном в полголовы — словом, богемный шик как он есть. В этом весь Егорка. Мы с ним родственные души.
