«Машины… — недовольно подумал он, — Везде одни машины… По дорогам ездят они, по улицам — они, по рекам плывут они, по морям — они… Заполонили все. Разве что по небу еще не летают…»
Тут крестьянин вспомнил рассказ своего шурина, который клялся, что сам лично разговаривал с человеком, который бывал в Брумосе и видел там машины, которые прямо на самом деле летают по небу. Только крыльями не машут…
«Если так, то честную лошадку скоро можно будет увидеть только в зверинце. Говорят, уже машины вместо рабочих работают… Как бы вместо крестьян землю пахать не стали…»
Он усмехнулся последней шутке и опять потянулся к фляге. Мимо ползли последние вагоны, с узкими зарешеченными окошками под самой крышей.
Сильный толчок качнул телегу и шнапс выплеснулся на грудь.
— Кто там шуткует? — обернулся недовольный мужик.
Из-за телеги вывернулся худенький остроносый парнишка со свертком на плече.
— Спасиба, браток, — широко улыбнулся он и скрылся в щели переулка прежде, чем крестьянин дотянулся до кнута.
В ночной темноте следить за спрыгнувшим с поезда юношей было некому, поэтому никто и не удивлялся тому, что парень проделал после того, как сбежал от крестьянина с так удачно стоящей телегой.
Он быстрым, как будто танцующим шагом прошел по переулку, обернулся и свернул в темный даже для ночного времени закуток. Фонарей в этом переулке не было отродясь, не то, что новомодных газовых, но даже старых добрых масляных, поэтому что там делал парень — осталось неизвестным.
Да и был ли парень-то? Никаких парней из переулка не появлялось. Спустя короткое время оттуда вышел молодой монашек в длинной черной рясе, с которой мимолетным движением руки были смахнуты несколько приставших сухих травинок. На голове у монашка лихо сидел меховой берет, который на первый взгляд был беличьим. И на второй, и на третьим тоже, но на самом деле белки в родословной этого головного убора отсутствовали. Сзади из-под берета свисал хвост светлых волос того самого золотистого оттенка, который встречается только в сказках у всяких там Златовласок и которого будут безуспешно пытаться добиться девушки тех времен, когда блондинки войдут в моду. А спереди из-под берета весело смотрели на мир ярко-изумрудные глаза, такие яркие, что даже зрачок казался зеленоватого оттенка.
Пальцы юноши независимо от воли хозяина поглаживали висевшую на поясе медную кружку для пожертвований. Кружка была закрыта крышкой и опечатана, но внутри отвинчивающегося дна лежал сложенный пополам конверт, плотной желтой бумаги.
«…рассмотрев… Черной Сотни…»
5Снег прекратил идти и теперь лежал повсюду белым покрывалом. В большей части города его быстро истоптали ноги прохожих и лошадей, перемешали колеса телег, карет и повозок, смели метлы, соскребли лопаты. Улицы вновь приобрели свой обычный мрачно-темный вид. Но возле королевского дворца снег никто не тронул, и он продолжал спокойно искриться под лучами газового пламени окружавших дворец фонарей.
Королевский дворец, особенно если это достаточно старый королевский дворец, всегда пронизан тайными ходами как сыр — порами. Никто уже не помнит, что если повернуть вон ту декоративную завитушку в виде мрачного дельфина, одновременно прижимая ногой третью слева пластину в полу — то в стене откроется проход, с помощью которого можно попасть прямиком в одну из спален, чем часто пользовались ухажеры принцессы Августы в те времена, когда она еще была юной, неутомимой в страсти девушкой, а не выжившей из ума девяностолетней старухой, которую возят в кресле на колесиках вокруг загородного королевского дома, когда позволяет погода. Но сами проходы, потайные комнаты и секретные хранилища никуда не исчезают.
Возле окна одной из таких тайных комнат — хрустально-чистого снаружи и пыльного внутри — стояли и смотрели на снег два человека.
Люди, которые по ночам смотрят на снег, редко бывают обычными. Эти двое были ОЧЕНЬ необычными.
Имя первого было известно всем, даже далеко за пределами Шнееланда. Но никто, даже достаточно близкие люди, не знал, что именно это человек управляет королевством.
Имя второго не было известно никому, но о нем слышали все. Начальник тайной полиции короля, настолько тайной, что у нее не было даже названия. Никто не знал, кем является та смутная тень, которая стоит за ордами шпионов, наводнивших королевство и встречавшихся чуть ли не по сотне на каждую милю.
У окна стояли Известный Неизвестный и Неизвестный Известный.
— О чем ты думаешь? — тихо спросил Неизвестный.
Известный помолчал.
— Ты знаешь, как называется человек, точно знающий дату своей смерти? — наконец спросил он.
— Ясновидящий?
— Приговоренный к казни, — не принял шутку Известный, — Теперь я понимаю, что чувствуют эти люди.
— Нас никто не приговаривал. Мы всегда можем сбежать, набив карманы золотом из казны.
— Приговорили не нас, приговорили нашу страну. А ее в карман не положишь.
Ладонь Известного хлопнула по бумагам, лежавшим на подоконнике. Поднялась пыль.
— Брумос, Лесс и Ренч… Им надоело делить колонии. Они решили поделить Белые земли. Два года. Ровно два года понадобится им для того, чтобы окончательно обо всем договориться и собрать войска. Ровно через два года наша страна станет колонией.
От мертвого голоса Известного по спине Неизвестного пробежал холодок.
— Мы можем сопротивляться.
— Можем.
— Мы можем собрать армию.
— Можем.
— Мы можем многое. Но все это не имеет смысла. Войны мы не перенесем. И выиграть ее мы не сможем.
Неизвестный промолчал. Человек на его должности как никто другой должен знать состояние дел в стране. Армия Шнееланда не справилась бы даже с одной из Великих стран, не говоря уж о коалиции троих.
— Сдаваться? — тихо спросил он.
Известный молчал. Он смотрел в окно.
— Видишь? — указал он на ослепительную белизну.
— Снег, — произнес очевидное Неизвестный.
— Что он тебе напоминает?
— Он напоминает мне снег.
Известный улыбался, как человек, который во время пожара увидел табличку с надписью «Пожарный кран».
— Видишь? — он снова указал в окно.
— Снег.
— Нет-нет. Вон там.
Неизвестный присмотрелся:
— Там нет ничего, кроме снега. Хотя…
По снегу перемещалась легкая тень. Светлая еле заметная.
Неизвестный улыбнулся. По белому снегу, сливаясь с ним, вышагивал белый кот. Пушистый и наверняка жутко недовольный тем, что его шубка намокает и сваливается.
