– На днях вас выпишут из лечебницы. Я знаю заключение медицинских экспертов: вы признаны нормальным человеком и поэтому будете пользоваться всеми правами гражданина Земтера. Сможете выбрать себе жилище в любом секторе, на каком захотите, из двухсот тридцати шести этажей. На днях я повидаюсь с вами.
С этими словами он встал и вышел из палаты. Я кинулся к двери вслед за ним – он забыл сказать, каким образом я должен буду сообщить ему о себе.
Прошло не больше пяти секунд, и хотя до ближайшего поворота в любую сторону было не меньше ста метров, Итгола нигде не было видно.
На другой день меня пригласили в канцелярию. Чиновник вручил мне жегон – земтерское удостоверение личности.
Поселиться я мог где угодно: незанятых помещений всюду хватало, но прежде чем выбрать, я решил осмотреться. Просторные пешеходные тоннели соединяли смежные этажи. Они были безлюдны, как вокзалы метро в ночные часы. Полотно движущейся дороги скользило безостановочно вдоль наклоненных каменных галерей. Оно было разделено на полосы, скорость возрастала к центру. Принципиально в этом способе сообщения не было ничего нового, если, правда, не учитывать масштабов – земтерский метрополитен обнимал целиком всю планету. Но грандиозность технических сооружений давно уже перестала кого-либо поражать. Вообще изумление, второе якобы испытывает человек перед величием техники, всегда преувеличивалось. На самом деле по-настоящему можно удивиться один-два раза, а после все остальное воспринимается уже как должное. Взять хотя бы поколение наших отцов и дедов: при их жизни совершился переход от лучины и керосиновой лампы к огням гидростанций, и от конной упряжки к электровозу и воздушным лайнерам. И люди быстро ко всему привыкли.
Если разобраться, я и сам принадлежал к поколению, на чьих глазах происходила техническая революция. А что сильнее всего затронуло мое воображение? Тайна!
Мир, где я родился, был тихим и патриархальным. Вернее, таким он предстал мне: я родился в захолустном городишке, который сколько ни кичился своим местоположением, сколько ни наговаривал на себя лишнего, на самом деле прозябал на задворках истории – главные события века развертывались вдалеке от нашего города. Улицы моего детства были покрыты травой, а не задавлены асфальтом, как стало позднее. Лошадиный навоз доставлял усладу воробьям, а зимой мерзлыми кругляшками можно было кидаться вместо камней. Первое мое знакомство с чудом произошло на ближнем углу нашей улииы. К тому времени я уже видел аэроплан и автомобиль, по не они поразили меня.
На углу улиц стояла водокачка – насыпная избушка на курьих ножках. В ней даже оконца были сказочно крохотными. Воду носили на коромысле. Старшая сестра частенько брала меня с собою. Очень хорошо помню деревянный пенальчик, одним краем выставленный наружу из окошка водокачки. Сестра опускала в него копейку, пенальчик уползал внутрь – копейка исчезала. Сестра подставляла ведро под кран, из него начинала хлестать вспененная от напора струя. Когда ведра наполнялись, вода переставала течь, последние капли шлепались в пробитую на земле водомоину.
Вот этот пенальчик, проглатывающий наши копейки, и был для меня чудом, которое затмило и самолет, и автомобиль. Позднее я узнал – в будке за крохотным оконцем сидел одноногий инвалид, он открывал и завертывал кран, пуская воду, и забирал из пенала копейки. На них он и жил. Из-за малого роста я не мог видеть, что происходит за окошком, и все казалось мне таинственным.
Потом хибарку снесли, на ее месте поставили чугунную колонку с тугим рычагом, и за воду не нужно стало платить.
За мою недолгую жизнь наш заштатный городишко преобразился. "Вода пришла в дома", – помнится, именно так писали в местной газете. Правда, в деревянные развалюхи на нашей улочке она так и не пришла, ее по-прежнему носили в ведрах на коромысле. Это древнее приспособление для переноски тяжестей оказалось куда живучей, чем, например, паровые двигатели: на его веку рождались и гибли империи, погребали в песках пирамиды и города, появлялась и отживала техника – а коромысло оставалось. Но это мелкие частности, а вообще технический прогресс наступал на нашу улочку широким фронтом. Кино из немого стало звуковым, цветным, объемным, широкоэкранным и наконец – тоже "пришло в дома". Никак не обойтись без этой трафаретной фразы. За мои годы в наш дом чего только не приходило, и еще бы продолжало приходить, если бы он не сгнил и нам не дали квартиру в новом районе.
Планировка на всех этажах Земтера одинаковая, выбирать не из чего. Я остановился там, где меня застигла ночь: тридцать второй этаж, сектор БЦ. Чтобы прописаться и встать на учет, потребовалось совсем немногое: достаточно было опустить свой личный жетон в отверстие хлоп-регистратора – и все данные обо мне сразу же поступили в вычислительный отдел адресного блока. Взамен жетона хлопрегистратор выплюнул мне небольшую карточку. На форменном свитере, выданном мне в больнице, имелся специальный кармашек для нее.
Я стал полноценным гражданином Земтера. Меня предупредили, что в течение первого месяца я могу не являться в Т-пансионат, куда я автоматически был приписан. Я не поинтересовался, что такое Т-пансионат. Мне почему-то не очень хотелось являться туда.
Месяц свободного времени был кстати..Мне необходимо было Связаться с Итголом. Увы, в покое меня не оставили. Назавтра в квартире появился человек в форменной блузе.
– Представитель земтерского гипноцентра, – отрекомендовался он. – Поскольку вы человек новый, мне поручено проводить вас в операционное ателье.
– Это еще что такое?
– Разве вы не собираетесь надеть гипномаску?
– Гипномаску?..
Выяснилось, что все жители Земтера носят гипномаски. Собственная личина каждого скрыта под безукоризненно совершенной внешностью. Раз в три года проводятся всепланетные конкурсы красоты. Победители – мужчина и женщина – становятся эталонами гипномаски.
– Зачем это понадобилось?
– Для справедливого распределения счастья.
Я не поверил своим ушам.
– Разве счастье возможно распределить? При чем здесь гипномаски?
– На всей планете уже в давнюю пору установлено равенство благополучия. Понятия: нужда, бедность – позабыты. Однако люди не стали счастливы. Достаточно было человеку родиться с каким-либо физическим изъяном, как все усилия наисовершеннейшей системы воспитания, все блага, получаемые каждым, не могли сделать его счастливым. Гипномаска окончательно и навсегда уравняла людей. Даже и в давние времена люди стремились походить друг на друга. Особенно преуспевали женщины. Стоило объявиться новой красавице, кинозвезде, как добрая половина женщин гримировалась под нее: перекрашивали волосы, подрисовывали брови, вставляли искусственные ресницы, зубы, наклеивали носы… Успеха же достигали немногие. Большинство не столько приобретало, сколько теряло: под гримом незаметными становились и те крохи привлекательности, которыми наделила их природа. Фальшивая красота не сделала женщин счастливыми. (Впрочем, все это в равной мере относится и к мужчинам.) С изобретением гипномаски не нужно стало ухищряться, кому-то подражать. Теперь каждый выглядит точно так, как самый совершеннейший из людей.
