– Я вернулась пятнадцать недель назад. – Она понизила голос и заправила за ухо светлую прядь. – Мне до сих пор не хватает воспоминаний, которые забрала Программа. Сперва было все равно, я радовалась, что вообще выжила, но сейчас начала задумываться. Представляешь, говорят, будто я хотела себя убить! – Лейси понизила голос до шепота, словно испугавшись. – Абсолютно невозможно. Я же… я самая уравновешенная среди всех моих знакомых. Тебе тоже говорили, что ты пыталась покончить с собой?
Я посмотрела на запястье. Бледная ниточка шрама еще оставалась.
– Сказали, что я сделала это.
– Ого!
Мы помолчали, упиваясь нашей общей тайной. Лейси пододвинула мне один из кексов.
– Намек номер один, – сказала она, откусывая от своего. – Бери ленч из дома и собирай его сама. Здесь в еду добавляют седативы.
Ощущение полного комфорта было подпорчено подозрениями Лейси. Я пожалела, что принимала белые таблетки; с ясной головой я бы поняла, паранойя у нее или нет. Я взяла апельсиновый кекс и разломила пополам, чтобы сперва вылизать белый крем. Остаток перемены мы держались нейтральных тем вроде учителей или музыки.
Прозвенел звонок. Лейси собрала обертки и сунула в пакет. Я не прикоснулась к еде на подносе, но не чувствовала себя голодной. Когда Кевин оторвался от стены и направился ко мне, Лейси заговорщически улыбнулась.
– Вечером заставь его отвезти тебя в Центр здоровья, – шепнула она. – Я там буду, захочешь – встретимся.
– Правда? – Я невольно улыбнулась. У меня появилась подруга, в обществе которой мне легче дышится. Это же нормально, если у человека друзья.
– В семь часов.
– Извините, – начал Кевин, подойдя. – Слоун, нам пора. – Он взял поднос, неодобрительно взглянув на меня при виде нетронутого обеда. Поддержав меня под локоть, он галантно помог мне подняться со стула. – Мисс Клэмат, – вежливо сказал он Лейси.
Она помахала с самым двусмысленным видом. Кевин с усмешкой покрутил головой, будто привыкнув к ее штучкам. Не успела я попрощаться, как Лейси вымелась из кафетерия и скрылась из виду. Кевин отпустил мой локоть.
– Я рад, что ты заводишь подруг, – сказал он. – Это очень полезно для полного выздоровления.
– А что такое Центр здоровья? – спросила я. – Можно мне туда сходить вечером?
– Центр здоровья был создан Программой для реабилитации после стационара. Там у тебя будет возможность пообщаться, в том числе с теми, кто не побывал в Программе, в спокойной обстановке и под профессиональным наблюдением. Если хочешь посмотреть, я думаю, это можно. Только не перенапрягайся – гиперстимуляция вредит восстановлению. Кстати… – Кевин достал из кармана коробочку и вынул белую таблетку. – Вот. А то ты с утра без лекарства, у тебя может начаться нервозность.
Я подумала, что будет, если не подчинюсь. Сочтут ли мой отказ срывом на вторые сутки после стационара? Я огляделась. Неужели другие исцеленные тоже ничего не понимали в первые дни? Вокруг все подхватывали рюкзаки и, бросив мусор в урну, шли на урок.
Поэтому я проглотила таблетку.
Хендлер высадил меня у дома, пообещав вернуться в полседьмого. Я сразу села за домашнее задание. Я чувствовала, что знаю ответы, но некоторые вопросы сбивали с толку, особенно по математике. Часть правил словно стерлись, я знала ответ лишь частично. В конце концов я не выдержала и с сердцем захлопнула учебник.
Я не удивилась, что специальный выпуск «Дэйтлайн» посвящен Программе: эта тема стала основной на телевидении. Даже MTV, всегда делавший упор на трэшевые реалити-шоу, крутил теперь бодренькие истории подростков, спасенных Программой. Может, Программа теперь спонсор телевидения, вяло подумала я.
На экране ведущий «Дэйтлайн» вошел в корпус стационара – того самого, где я лечилась. Я выпрямилась с бьющимся сердцем. В углу экрана куда-то метнулась медсестра Келл, и тут же коридор наполнился охранниками.
– Сюда нельзя, – сказал один, отводя камеру рукой. – Выйдите из здания.
Журналист продолжал спорить, но тут резко выключился звук. Экран стал черным. Я ждала, не зная, что случилось. Появился ведущий шоу, уже за столом, и покачал головой:
– Когда президента Программы Артура Причарда попросили прокомментировать ситуацию, он заявил: «Эффективность лечения по-прежнему стопроцентная, зависит от сохранения тайны наших пациентов. Любое вторжение способно поставить под угрозу частную жизнь несовершеннолетних, поэтому на сегодняшний день мы не можем комментировать лечение или разрешить свободный доступ в наши стационары».
Я выключила телевизор, пытаясь представить, что творилось в корпусе, когда туда пытались проникнуть журналисты. Крутились ли поблизости Шеп и Дерек? Мне наш корпус всегда казался абсолютно изолированным. Может быть, что-то начало меняться?
На секунду я испугалась. Если Программу закроют и измененными останемся только мы, что с нами будет? Мы превратимся в изгоев? Значит, с нами что-то не то? Мной овладела паника, но внутри плеснулась теплая волна, и я глубоко вздохнула. Страх отступил; я закрыла глаза и положила голову на диванную подушку.
Сидеть в знакомой гостиной было приятно, но меня не покидало ощущение, что я должна делать что-то совсем иное. Все вокруг было реальным и в то же время нет. Я с облегчением вздохнула, когда мать вернулась домой с продуктами, и помогла ей разбирать сумки, радуясь, что есть чем отвлечься.
– Ну что, как первый день в школе? – спросил за ужином папа. Его глаза блестели, он улыбался, жуя стейк. Родители смотрели на меня как на чудо, которого уже и не чаяли видеть, и ловили каждое слово.
– Хорошо, – отозвалась я. – Сперва немного боялась, но потом даже подружилась с девочкой.
Мама просияла и положила вилку и нож.
– Уже нашла подружку?
Они с отцом восторженно переглянулись. Видимо, раньше я была законченным лузером, раз родители сочли одну подружку сказочным успехом.
– Да, Лейси, – сказала я. – Мы вместе обедали.
Мать замолчала и сунула в рот большой кусок мяса. Я ждала вопросов, но она молчала. Я смотрела в тарелку. Возле стакана лежала белая таблетка. Мне не нравился туман в мыслях, поэтому я решила ее не пить.
– Сегодня мы с Лейси встречаемся в Центре здоровья, – тихо добавила я, отпив воды. – Хендлер сказал, что общение способствует выздоровлению.
– Согласен, – чересчур оживленно сказал отец. Меня кольнуло чувство… отставания. Будто я что-то упускаю. Родители вели себя странно. Или это я странная?
Я бы с радостью ушла к себе в комнату, но мать снова затараторила о Программе. Оказывается, в Великобритании из исцеленных уже набрали целый учебный класс. Она говорила с такой гордостью, будто прошедшие Программу автоматически становились элитой. Я кивала, напряженно пытаясь вспомнить жизнь до Программы, но в голове крутились только обрывки старых воспоминаний: как папа возил нас с Брэйди в кафе-мороженое или как мама шила костюмы для хэллоуина. От этой круговерти начало ломить виски, и я оставила попытки покопаться в памяти, испугавшись, что наврежу себе.
