Совет — резиновый штамп.
— Она заслуживает лучшей участи.
— Мне очень жаль.
Врет, конечно. Да это и неважно: он всего лишь посланник. Что толку говорить с ним? И все же Миранда попыталась:
— Послушайте, ей ведь и четырех нет.
— Дикий, неуправляемый ребенок, — сказал Окс. — Страдает аутизмом. Склонен к насилию. Даже в лучшие времена девчонку пришлось бы отправить в лечебное учреждение.
— Именно там она сейчас и находится, — резко возразила Миранда.
— С целым штатом личных медсестер и наблюдательной будкой. Нам больше не по карману такие расходы, — сказал Окс.
«Нам», — с горечью повторила про себя Миранда. Режим Кавендиша.
— Что-то изменило ее, — вслух сказала Миранда. — Какой-то внешний фактор. Она ни в чем не виновата.
— Это к делу не относится. Вы видели результат исследования ДНК. Она представляет собой генетический тупик. Необходимо освободить людские ресурсы и рабочее пространство. Мы исходим из установленных методов лечения. Они оправдывают все.
— Девочка ни в чем не виновата. Это несправедливо.
— Ее просто переведут, вот и все.
— В клетку под землей.
— Так ведь в одну из ваших клеток… Она будет в корпусе лаборатории «Альфа», в вашей технической зоне. И далеко ходить не придется, будете любоваться ею прямо на месте.
Окс мило улыбался.
После смерти Элис Миранда изо всех сил старалась сохранить комплекс, известный как «Техническая зона три», — надежное убежище, где не действовала стратегия Кавендиша — стравливать друг с другом сотрудников. Не объединение усилий, а конкуренция, не уставал твердить он. Ристалище идей. За несколько месяцев взнуздываемый Кавендишем Лос-Аламос не выдержал и стал давать серьезные сбои.
В лабораториях зрел конфликт — миниатюрные очаги напряженности внутри большой гражданской войны, охватившей Национальную лабораторию Лос-Аламоса. Люди выходили из себя. Вопили, угрожали, подличали. Эксперименты саботировались.
Миранда как могла противостояла философии «ристалища» Кавендиша. Несмотря на все конфликты, лаборатории и исследователи занимались общим делом. Отчаяние и чувство вины были их врагами, разочарование — терзавшим их чудовищем. Страна и человечество вверили свои судьбы их гению, а они провалили экзамен. Их страдание было как открытая рана. Кривая самоубийств неуклонно ползла вверх. За последние недели еще пять ученых лишили себя жизни, а двое из них к тому же «помогли» в этом своим семьям. Ширилось потребление алкоголя и наркотиков — и это среди мужчин и женщин с высшим уровнем допуска к секретной информации. Многие искали утешения в церкви. В дела религии как таковой здесь никто не вмешивался. Церквей в Лос-Аламосе всегда было предостаточно. Но неоспоримым фактом стало то, что ученые теряли веру в свою науку.
Сначала Миранда пыталась действовать так, как, по ее мнению, вела бы себя Элис. Ходила по лабораториям, проповедуя сотрудничество. Уговаривала воюющие стороны действовать сообща, буквально взявшись за руки, вести войну с микробом чумы. Она выступала в качестве миротворца и нашла золотую середину, создав некий аналог Пятничных клубов Силиконовой долины. Сперва казалось: это работает. И тут вдруг вспыхивал новый пожар: хищение провианта или химических препаратов, плагиат какой-нибудь бесполезной идеи, трудовой конфликт или очередная депортация — неожиданный набег Кавендиша и изгнание сотрудника лаборатории, устроенное посреди ночи. Этот список можно было продолжать бесконечно. И Миранда сдалась, отступив в относительно тихие пределы лаборатории «Альфа». В последнее время она не желала слышать о чьих-то невзгодах. Ей хотелось лишь позаботиться о себе самой.
— Но вы лишаете ее солнца.
— Могло быть и хуже.
Окс говорил правду.
— Вы сами помогали создать ее. Неужели не жалко?
— Но она же не из ребра Адама. Единственное, что я сделал, — раздобыл челюстную кость. — Окс улыбнулся своей искрометной шутке. — Вы слишком уж всерьез воспринимаете девочку. Она как бы есть, но ее нет. Каприз времени.
Миранда бросила на него свирепый взгляд:
— И где только Кавендиш вас откопал?
— В миру, доктор Эббот. — Окс показал в сторону двери. — А теперь вам надо покинуть помещение.
Неужели ей не удастся попрощаться с Безымяшкой? Собственно, она ни разу и не здоровалась. Девочка даже не подозревала о существовании Миранды.
Под нарисованной радугой открылась стальная дверь. Вошли четверо мужчин в шлемах и наколенниках, с полицейскими плексигласовыми щитами. Один держал в руке палку со шприцем на конце — такими усыпляют диких животных. Они подошли к ребенку сзади.
— Ну так-то совсем ни к чему.
— Они знают, что делают.
Тот, что нес палку, вытянул руку и всадил длинную иглу девочке в бедро. Ребенок не среагировал — это сделала Миранда.
— Я иду туда, — заявила она.
— Не мешайте людям работать.
Она попыталась протиснуться мимо Окса, но сдвинуть трехсотфунтовую тушу оказалось ей не по силам.
— Ваш отец сказал, вы это переживете, — доверительно сообщил Окс Миранде. — Как и всегда.
Бросив взгляд через плечо, она увидела маленькую девочку, все еще сидевшую выпрямившись, лицом к стене. Ее ткнули тупым концом палки со шприцем, и она безвольно рухнула на пол, как тряпичная кукла.
Март того же года
Они полагали, этот тощий, измученный американец обречен. Натан Ли думал то же самое о своих спутниках — пассажирах рыболовного траулера «Охотский». Но обречены они были по причинам диаметрально противоположным. Если его взор казался потухшим из-за долгой изоляции от общества, то глаза его попутчиков светились верой. А она грозила им гибелью.
Их было сорок три — китайских и русских беженцев. В основном семьи. Как и Натан Ли, они заплатили целое состояние капитану и его экипажу. Похоже, никто из них не понимал, что «Охотский» — это ловушка. Люди пустились в плавание на борту скотобойни. Нельзя сказать, что выбора не было. Прибрежные города напоминали Вавилоны, кишащие азиатами и русскими, готовыми на все, чтобы перебраться в Северную Америку. Плати или оставайся.
Среди пассажиров было девятнадцать детей. Натан Ли сосчитал женщин, затем — мужчин, сравнил с экипажем: их меньше, но они вооружены. Будь среди беженцев хоть немного больше мужчин… Увы. Их участь решена. Придя к такому выводу, Натан Ли замкнулся в себе и отказывался говорить с кем бы то ни было, даже когда к нему обращались на английском. Натана Ли, свернувшегося калачиком на носу судна, люди воспринимали как предвестника беды.
