Я вернулась к себе наверх, чтобы обдумать ситуацию. По всей видимости, надо было попросить их съехать, но как?
Я решила обсудить все с соседкой и пошла к ней, но ее не было. Мне стало нехорошо, до того я переволновалась. На следующий день Джон появился с портативным магнитофоном и беспрестанно крутил музыку, хотя я и просила его выключить. Наверное, я была слепа.
Я увидела, что он уходит, понаблюдала через перила, как он закрыл за собой входную дверь, и спустилась вниз. Эми сидела, прислонившись к стене, рука ее была перетянута резиновым жгутом. Они с негром кипятили что-то в ложках на старом примусе Сэма. Конечно, я знала, что это наркотики, я смотрела о них телепередачу, поэтому я должна была это пресечь. „Никаких наркотиков в этом доме, — сказала я ей, — боюсь, что мне придется попросить вас и ваших друзей съехать“.
Еще один мужчина, по имени Ли, сказал, чтобы я уходила, — но это было гораздо грубее, он просто выбранил меня, сказав, чтобы я убиралась туда-то и занималась таким-то делом. Сказал, чтобы я больше не появлялась внизу, что теперь мне сюда вход запрещен. Пригрозил мне кулаком. Когда я поднималась наверх, меня трясло. Со мной никто не может так разговаривать в моем собственном доме.
Дождавшись утра, я пошла в полицию. Прошла вечность, пока меня, наконец, приняли, и эта дама, очень резкая в обращении, сказала мне, что я должна написать заявление, и тогда она будет разбираться с этим делом, так что я заполнила бланк, сообщила свое имя и адрес и ушла домой.
Когда Сэм был жив, дом был полон растений, ландышей, папоротников и пальм в круглых белых фарфоровых вазонах. Поблескивало столовое серебро, посуда, мой лучший чайный сервиз, фотографии в рамочках на стенах. За прошедший месяц все исчезло — ножи, картины, книги, серебро… Они все продали, чтобы покупать свои наркотики, их наглости не было предела. Эми со мной больше не разговаривала. Она казалась отстраненной и полуживой. Джон избегал меня. Однажды я вернулась из магазина и увидела еще двоих мужчин, у одного из которых был шрам через все лицо, и девушку — неряшливое существо с болячками на руках. Эти люди сказали, что они друзья Ли и остановятся здесь, но им нужен мой этаж.
Я бы им не позволила, и все-таки продолжала думать, что есть какие-то извиняющие обстоятельства, быть может, все еще есть основания проявить доброту, но уж в полицию я обязательно загляну еще раз, потому что никто ко мне так и не пришел.
А пока я перебралась этажом выше. Ступеньки туда покруче, и хотя есть туалет, но кухня ненамного просторнее каморки. Они растащили все, что оставалось, хохотали, дрались, грохотали вещами, и я поняла, что напугана, по-настоящему напугана. Я пережила войну, карточную систему, у меня на руках умирал мой муж, поэтому я, конечно, боялась не за себя. Своей губительной страстью эти люди наносили вред себе и друг другу, ими настолько завладела потребность в том, что они варили и чем обкуривались, что это разрушало их и превращало в животных. Тот, кого звали Ли, справлявший малую нужду на ступеньках лестницы среди ночи, и тот, со шрамом, грозивший мне кулаком, кулаком! Только потому, что я попросила его поменьше шуметь, потому что не могла уснуть. Они не давали мне мыться, не давали спать. Я начинала стыдиться себя.
Самое ужасное произошло, когда я спустилась вниз (я прокрадывалась по ступенькам, чтобы воспользоваться ванной комнатой, когда они спали — я не хотела попадаться им на глаза), и увидела, как один из них режет руки Эми бритвой. Кровь стекала на старый персидский ковер, словно падали маленькие красные дождевые капли. В ту ночь я кричала — зарывалась лицом в подушку и представляла себе, что ничего этого нет. Мне снилось, что Сэм все еще жив и в доме все хорошо. Я проснулась с ужасным чувством, поняв, что все мои страхи реальны.
Мне было страшно уходить из дома, но однажды я, крадучись, выбралась, пошла в полицию и рассказала им, что происходит. Они были удивлены, что никто не приходил с проверкой, и сказали, что отправятся вместе со мной, человек шесть. Сообщили мне, что были жалобы и от соседей. Я не знала об этом. Да я и не говорила с моими соседями — с молодой парой с телевидения, их почти никогда не было дома — с одной стороны, и какими-то грубыми личностями — с другой. Полицейские сказали, что „начали процедуру выселения“, но когда они уходили, эти люди в моем доме все еще оставались на месте. „Они вам ничего не сделают, дорогуша, — сказал один из полицейских, — только сообщите нам, если будут какие-то еще неприятности, и они тут же исчезнут“.
На следующий день один из них навестил меня и сообщил, что в окружной суд направлен запрос на выдачу постановления о выселении. Полицейские появились вновь, с предписанием на обыск на предмет обнаружения наркотиков, и всех выдворили из моего дома. Один человек перепрыгнул через изгородь палисадника и сломал ее.
Впервые за четыре месяца я была одна. Меня мучили ужасные кошмары. Зашла дама из социальной службы, сказала, что я могу подать заявление на выдачу компенсации и что ко мне могли бы прислать кого-нибудь помочь с уборкой, но процедура обработки заявления займет некоторое время. Она выразила сомнения относительно возможности возврата имущества. Меня же волновали только те вещи, которые были дороги как память.
На следующую ночь они вернулись. Я слышала, как они грохочут, не стараясь даже вести себя потише. Им было нечего бояться. Мне почти восемьдесят, и у меня нет телефона. Невозможно поверить, до какой степени могут обнаглеть люди. Слышишь о таком, но ведь никогда не подумаешь, что это может случиться с тобой.
В конце недели полицейские пришли вновь, и на этот раз были вооружены. „Это дилеры, у вас засели дилеры, — сказал один из полицейских, — и от них надо избавиться“. Звучало это так, будто у меня завелись мыши или тараканы. Но эти люди, и их женщины, и наркотики, — все вернулось опять. На этот раз Ли связал мне руки, отнес наверх, и сказал сидеть там, если я желаю себе добра. Каждую ночь я слышала, как они грохотали в доме, разыскивая вещи, которые можно было бы продать, до тех пор, пока не осталось ничего. Они очистили мой гардероб и забрали мои драгоценности, мое свадебное ожерелье, серьги, которые Сэм подарил мне на серебряную годовщину нашей свадьбы. Они опустошили мою сумочку, забрали даже мои старые платья.
Я не могла выйти и не отваживалась подходить к двери, потому что не знала, кто там мог оказаться. Однажды днем в конце мая я услышала стук в дверь — звонок больше не работал, потому что они вытащили батарейки — и на цыпочках прокралась в коридор посмотреть сквозь перила. Я узнала силуэт за стеклом, потому что дама из дома напротив довольно крупная. Я не знала, как поступить. Рискнуть спуститься? В конце концов я решила, что должна быть смелой, и прокралась вниз так тихо, как только могла. Дверь в гостиную была закрыта, и в доме было тихо, потому что у всех у них была привычка спасть в неурочное время, так что я аккуратно открыла входную дверь.
