Второстепенный - Андрей Потапов

Перед радарами стоял озабоченный капитан, а Миша сидел за компьютером, что-то напряженно выискивая. Дядю Колю уже, видимо, повели в госпиталь.

– Там что, пальцы электрону отрезало? – спросил я осторожно.

– Да, – коротко ответил Василий, продолжая озабоченно заниматься навигацией.

– Я могу чем-то помочь?

– Мы сейчас едем в сторону Тайвани, поворачивай западнее, – сказал капитан и направился ко второму. – Нашел?

– Нам подходит Тайчжун, – сосредоточенно сказал Миша.

– На каком канале с ними связываться?

– На четырнадцатом с порт-контролем.

– Хорошо, я их позову, – спокойно ответил капитан и схватился за трубку УКВ-приемника. – Тайчжун порт-контроль, Тайчжун порт-контроль, вызывает Pacific Star.

– Слушаем, – хрипло раздалось из динамика.

– Нужна срочная медицинская помощь. Вы можете доставить члена экипажа на берег?

– Где вы находитесь?

– В сорока милях на северо-восток от лоцманской станции.

– Подойдите ближе, мы вышлем вертолет.

– Спасибо, – ответил капитан и обратился ко мне. – Запиши в журнал, что мы связывались с Тайванем.

– Я продолжу нести вахту, – сказал Миша, – а ты лучше пойди в госпиталь и помоги старпому.

Стараясь не наступать на кровавые пятна, я пошел вниз.

На кровати сидел бесцветный дядя Коля, вокруг него крутились Максим и ассистент Женя. Я зашел как раз в тот момент, когда чиф накладывал на место среза повязку. У электрона не хватало двух дистальных фаланг – верхней части пальца, где растет ноготь.

– Как вы? – спросил я электрона.

– Живой, – ответил дядя Коля. Как для человека, которому под шестьдесят, держался он очень достойно. Серьезное повреждение подкосило его, но не отобрало силы, которых было намного меньше, чем у людей моложе.

– Что там капитан решил? – поинтересовался Максим.

– Идем в Тайвань, прилетит вертолет.

– Тогда нужно собираться, – произнес электрон, предприняв попытку подняться, но старпом и ассистент усадили его обратно.

– Мы еще не закончили, – назидательно сказал дяде Коле чиф.

– Ох, начинает жечь, – напрягся электрон.

– Женя, дай ему обезболивающее, – попросил Максим.

Ассистент помог дяде Коле запить таблетки.

– Готово, – успокаивающе произнес старпом. – Жень, отведи его в каюту, а мы заберем пальцы, пока не поздно.

– Можно помочь? – спросил я.

– Куда же ты денешься, – ответил Максим и направился к лифту.

– Как это произошло? – спросил я, пока мы ехали на нужную палубу.

– Да по глупости, – с сопереживанием ответил чиф. – Женя говорит, электрон решил проверить, остановился ли механизм, и потрогал ремень. Он, конечно же, еще крутился, руку повело, ну и вот.

– Вы так и доложите в компанию?

– Конечно, нет. Скажем, что случайно. Вдруг получится выбить страховку, а то, скорее всего, дядю Колю больше в рейс не возьмут.

Заходить в кондиционерную было жутковато. Я знал, что увижу там, но мне совершенно не хотелось видеть это. Не от боязни крови и оторванных частей тела, а потому что со знакомым человеком случилось непоправимое.

На выкрашенном в серый цвет полу лежали две фаланги, будто просто устали и решили отдохнуть. Обычные человеческие пальцы, но без владельца. Старпом аккуратно переложил их в предварительно заготовленный пластиковый пакет.

– Заморозим их, чтобы их смогли пришить на место, – сказал Максим.

Мы спустились в столовую и положили кубики льда в пакетик. По пути к провизионке нам встретился повар. Тот самый, Джон Бон Джови Августус Перальтес-младший, беззаботный и не очень умный.

– Это что, правда? – спросил он с дурацкой улыбкой.

– Правда, – вздохнули мы.

– Пальцы отрезало?

– Да, и мы несем их в холодильник. Не мешай, – грозно сказал Максим.

– Ничего себе, – громко удивился повар и улыбнулся еще шире.

Мы не хотели тянуть время и оставили Перальтеса радоваться в одиночестве.

– Ах, как тут грязно, – возмутился чиф, когда мы оказались в мясном отделе. – Просил же убрать. Надо снова отругать повара хорошенько.

Мы поставили пакет на видное место и вышли из отсека с минусовой температурой, тут же впившейся в тело тысячами мелких булавок.

– Я тогда принесу его документы.

– Обязательно, – с одобрением кивнул Максим. – И помоги дяде Коле собраться, а то у него в распоряжении пока только одна рука. Сколько там оставалось до суши?

– Миль сорок, – ответил я.

– У нас еще где-то четыре часа, – предупредил старпом.

Моя обида на капитана таяла с такой скоростью, будто холодильник оставили размораживаться в Африке. Вернувшись на мостик за документами, я застал Василия все в том же сосредоточенном состоянии, знаменующем неотвратимость принятого решения. Ради того, чтобы не дать человеку остаться калекой, мастер наперекор коммерческим интересам компании отклонился от курса и пошел вообще в другое место. Маневр сам по себе выглядел смело, а на фоне предшествующей истории со сломанным движком – вообще бил все рекорды по самоотверженности.

Василий расхаживал вокруг Миши, диктуя текст отчета, составленного буквально по минутам: когда, кто и зачем; только не очень правдивый – чтобы дядю Колю не смогли сделать виноватым.

– Как дела у электромеханика? – спросил меня капитан.

– Перебинтовали. Пальцы уже в холодильнике, а дядя Коля собирает вещи.

– Не забудь про его документы, – серьезным тоном напомнил Василий.

– Я за ними и пришел.

– А, ну хорошо, – мастер вернулся к диктовке, не забывая смотреть вперед. Мало кому на судне хотелось бы повстречаться с бортом другого корабля.

Ящик плавно выехал, открывая взору коробочки и папочки. Где бы я не работал, морские документы всегда хранились в неудобной форме. Паспорта обязательно лежали в небольшой сумочке или деревянной коробке, где места хватало ровно на двадцать три документа из широких штанин. Из-за этого каждый раз приходится хорошенько попотеть, чтобы впихнуть их внутрь.

Следом шла папка с дипломами и сертификатами, а затем – протоколы медкомиссий. Вспышки паранойи наших менеджеров привели к тому, что свидетельства о богатырском здоровье мы получали на два года, но перед каждым контрактом, существенно снижая срок пользования расписными листами. Рядом лежала стопка книжек, уверяющих, что каждому из нас сделали прививку от желтой лихорадки. Цвет обложек был соответствующим, а внутри надписи “десять лет” аккуратным зачеркиванием когда-то превратили в “пожизненно”. Занимательно,