С ним не поспоришь.
— В чем… — я прочищаю горло, — …будет заключаться мое обучение?
— Ну, во-первых, наши встречи, — произносит он, — во-вторых, ты изучишь плюсы и минусы функционирования Резиденции. Узнаешь нашу историю, приоритеты и так далее. Конечно, официально ты не можешь войти в Совет в столь юном возрасте. Сперва ты будешь ассистентом одного из действующих членов организации. Но, если ты согласишься, карьера тебе обеспечена.
Он вопросительно смотрит на меня.
Советники — это, вероятно, те самые, которые предложили организовать симуляцию атаки, передав сыворотку Джанин. И он хочет, чтобы я стала одной из них. Несмотря на горечь, я ни секунды не размышляю над ответом.
— Для меня это большая честь, сэр.
Если кто-то предлагает вам возможность приблизиться к своим врагам, нужно использовать шанс. Должно быть, моя улыбка была лучезарна, поскольку Дэвид довольно ухмыляется.
— Отлично, — подытоживает он. — Вот что я собирался предложить твоей матери, прежде чем она добровольно ушла в город. Но думаю, она настолько влюбилась в это место, что не смогла сопротивляться его притяжению.
— Влюбилась… в город? — удивляюсь я. — О вкусах не спорят.
Шутка получилась фальшивой, тем не менее, Дэвид смеется. Мне удалось его перехитрить.
— Вы были… близки с моей мамой? — спрашиваю его. — Я читала ее дневник, но там очень мало об этом.
— Мало, говоришь? Натали всегда была прямолинейна. Да, мы с твоей матерью были близки, — его голос смягчается.
Из жесткого руководителя он превращается в мужчину, вспоминающего далекое прошлое.
— У нас с ней — похожие биографии. Я тоже — из поврежденного города. Да и семья моя — из неблагополучных, родители попали в тюрьму, когда я был еще ребенком. Вместо того чтобы, как мои братья и сестры, остаться в переполненном сиротами приюте, я, как и твоя мать, сбежал. В Округе я нашел свое прибежище…
Помимо моей воли во мне зарождается симпатия к этому ненавистному человеку. Я таращусь на свои руки и молчу. Теперь мне кажется, что расплавленный внутри меня металл застывает, принимая новую странную форму.
— Завтра ты должна прогуляться там с нашими патрулями. Ты увидишь Округу своими глазами, — говорит он. — Для будущего члена Совета это весьма важно.
— И интересно, — киваю я.
— Прекрасно. Не хочется прерывать наше общение, но у меня скопилось много дел, — вздыхает он. — Я попрошу кого-нибудь уведомить тебя о времени выезда патруля. И еще, наша следующая встреча состоится в пятницу в десять утра, Трис.
Я прихожу в бешенство. Ведь я так и не расспросила его о том, о чем хотела. Впрочем, сейчас уже поздно сожалеть, поэтому я встаю и направляюсь к двери. Но Дэвид окликает меня:
— Трис, я должен быть откровенным с тобой и хочу, чтобы ты мне доверяла.
Впервые Дэвид выглядит почти испуганным, а его глаза широко открыты, как у ребенка. Но мгновение спустя это впечатление пропадает.
— Возможно, я был под влиянием коктейля из сывороток, — произносит он, — но я помню, что ты им сказала. Ты пообещала убить меня, лишь бы защитить то, что хранится в Оружейной лаборатории.
У меня перехватывает дыхание.
— Не беспокойся, — продолжает он. — Твое поведение явилось главной причиной, по которой я предложил тебе стать моим советником.
— Почему?
— Ты продемонстрировала качество, которое я наиболее ценю в своих сотрудниках: способность идти на жертвы ради общего блага. Если мы собираемся выиграть бой у генетических повреждений и сохранить экспериментальные города, мы и должны так поступать. Верно, Трис?
Меня охватывает гнев, но я заставляю себя кивнуть. Нита упоминала о том, что эксперименты могут быть прекращены. Но отчаяние Дэвида, желающего спасти дело своей жизни, не оправдывает убийства целой фракции. На мгновение я замираю в дверях, пытаясь взять себя в руки, а затем решаю рискнуть.
— А что бы произошло, если бы они устроили второй взрыв и попали в Оружейную Лабораторию? — выпаливаю я. — Нита заявила, что тогда включатся дополнительные системы безопасности и все такое.
— Сыворотка была бы распылена в воздухе. Даже маски не защитили бы нас от нее, потому что она впитывается в кожу, — отвечает Дэвид. — Никто, даже генетически чистые не смогли бы ей сопротивляться. Не имею понятия, как Нита узнала об этом. Сведения совершенно секретны. Полагаю, мы найдем источник утечки.
— Что делает подобная сыворотка?
Его улыбка превращается в гримасу.
— Скажем, так: Нита предпочла бы просидеть в тюрьме до конца своей жизни, чем контактировать с ней.
Тут он прав. Ни убавить, ни прибавить.
— Смотрите, кто у нас, — ерничает Питер. — Предатель пришел.
На его кровати и прямо на полу разбросаны географические карты. Они белые, бледно-голубые и зеленые. Они притягивают мой взгляд. На каждой из них Питер нарисовал неровный кружок вокруг нашего города — Чикаго. Он отметил единственное место, где до сих пор побывал. Я смотрю на круги, пока они не превращаются в моей голове в красные пятна, похожие на капли крови. Не выдерживаю и отворачиваюсь. Значит, и я такой же маленький в этом мире.
— Если ты думаешь, что достиг небывалых моральных высот, по сравнению со мной, то сильно ошибаешься, — холодно говорю я Питеру. — Зачем тебе карты?
— У меня возникли проблемы с восприятием действительности, — фыркает он. — Люди из Бюро помогают мне узнать обо всем побольше. Океаны, планеты, звезды…
Несмотря на его небрежный тон и судя по безумной мазне, мне ясно, что у него не обычный интерес, а настоящая одержимость. Я его понимаю — я сам был точно так же одержим своими страхами, без конца пытаясь их преодолеть.
— И как? Помогает? — спрашиваю я.
А ведь прежде я никогда не трепался с Питером просто так. Раньше мы лишь орали друг на друга. Наверное, он не заслуживал такого отношения, но факт в том, что я действительно ничего о нем не знаю. Я с трудом вспоминаю его фамилию. Хейс. Питер Хейс.
— Вроде бы, — хмыкает он и берет одну из самых больших карт.
На ней изображен земной шар, похожий на круто замешанное тесто. Я разглядываю ее, и начинаю потихоньку разбираться в том, что вижу. Синим цветом изображены водные пространства, тогда как суша — разноцветная. В одном месте на суше поставлена красная точка. Питер тыкает в нее пальцем:
— Крошечный кружок покрывает все места, в которых мы с тобой когда-либо были. Ты мог бы уничтожить этот микроскопический участок земли, утопить его в океане, и никто ничего не заметит.
— Ты прав. Ну и что? — и я чувствую, как боязнь собственной ничтожности снова просыпается во мне.
