Арнсберг, 2012
Валентин Быковский. О пользе ветеринарии.
Все имена, названия, а также физические величины адаптированы под современного Земного читателя. Секреты изобретений намеренно скрыты до получения патента.
— Владимир Алексеевич! — Машенька стояла в дверях, губы предательски подрагивали, из глаз готов хлынуть водопад. — Владимир Алексеевич, у Цесаревны никак не получается.
Симаков поднялся, снял халат с вешалки.
— Ну, пойдем, пойдем. Еще раз посмотрим на твою протеже.
Машенька Малышева, смотрительница Зоопарка, все-таки не удержалась, слезы закапали из глаз, словно сок из свежего надреза на березе.
Владимир первое время смущался, пытался успокоить, предлагал то воды, то валериану, но потом привык к машенькиным слезам и даже недоумевал иногда, откуда у девушки столько влаги, наверное, воды много пьет.
Цесаревна, полуторатонная животина с метановой планеты где-то ближе к центру Галактики, должна родить. Три года назад, когда Владимир только начал работать в Зоопарке, она тоже рожала, и вот тогда ему хотелось плакать. Никто не представлял, что происходит с любимицей всех детишек, и он, ветеринар, тоже не знал.
Цесаревна к тому времени находилась в Зоопарке лишь два месяца. В огромном стеклянном кубе, заполненном метаном, вращалась на одном из тонких концов веретенообразная восьмиметровая туша. Чуткие приборы фиксировали каждый оборот и сигнализировали о малейшем изменении, так как скорости вращения этого мегаверетена человеческий глаз не улавливал.
Это сейчас доктор Симаков спокоен и невозмутим, а когда его вызвали из-за уменьшения оборотов Цесаревны, и он примчался к метановому аквариуму в белом халате, с белым чемоданчиком, но босиком, слезы от стыда и бессилия уже готовились к решительному броску, и только боевая выучка остановила их. В бытность главным ветеринаром эскадры, в сложных боевых ситуациях, Владимир никогда не терял самообладания, а здесь растерялся и не знал, что предпринять.
— Метан не ест, — Машенька отвлекла от воспоминаний. — Обороты совсем упали, даже взглядом можно заметить.
— Скафандры готовы? — спросил Владимир.
— Конечно, конечно. Вы один пойдете? — когда с Машенькой говоришь о работе, она забывает, что можно плакать.
«Хорошая все-таки девушка. Добрая, но очень уж впечатлительная. За такой и ухаживать опасно. От пустяка нервный срыв может произойти».
— Нет. Пока никто не пойдет, — сказал Симаков, понаблюдав за Цесаревной. Повернулся к технику: — Камеры все работают? Фильтры стоят?
Прошлый раз из-за яркой вспышки единственная камера наблюдения вышла из строя, и момент родов видели только три человека: сам Владимир Алексеевич, директор и заведующая роботами-уборщиками тетя Валя.
Директор улетел со своей дочкой Анфисой за новыми животными для Зоопарка, тетя Валя уволилась, решив всю себя посвятить внукам, так что ветеринар являлся единственным свидетелем того чуда.
Да, да. Иначе как чудом события трехлетней давности Симаков не мог назвать.
Во время своего вращения Цесаревна переливалась всеми цветами радуги, огни плясали по поверхности, вытягивались, словно маленькие протуберанцы, и прятались обратно. Красотища, как сказал один из бывших сослуживцев Владимира. Зрелище действительно завораживало, околдовывало, увлекало в сказочный мир мечты. После нескольких минут, проведенных около вольера, будто бы прибавлялось сил и казалось, что тебе по плечу буквально все.
Когда же около Цесаревны появлялся хотя бы один ребенок, она, чувствуя это, принималась искриться еще сильнее. Поэтому у вольера всегда стоял восторженный детский крик и смех. К сожалению, последнее время из-за этой проклятой эпидемии детвора перестала посещать Зоопарк, да и взрослые не балуют своим вниманием.
Но роды, так в Зоопарке называли процесс выброса лишней энергии у Цесаревны, побили все ее же рекорды великолепия и красочности, а эмоциональное воздействие оказалось огромным. Впоследствии, делясь впечатлениями, все трое признавались, что ощутили в тот момент нечто, не поддающееся описанию, но без неприятных последствий.
— Машенька, — Симаков посмотрел на готовую вновь разреветься Малышеву, — не беспокойтесь, Цесаревна будет рожать дня через три, не раньше, все у нее идет по графику, все правильно, метанчику только добавляйте немного.
Предстоящее событие пропустить нельзя, и обязательно необходимо запечатлеть все на камеру. Может, видеоизображение оказывает такое же воздействие на зрителей, как и на тех, кто присутствует непосредственно при родах.
Симаков пытался привлечь внимание властей к этому явлению, даже нашел понимание и поддержку, тем более что не так он много и просил. Но эпидемия нарушила планы, и не только его, а всего человечества, потому что сейчас стоял вопрос о существовании людей как вида.
Владимир Алексеевич посмотрел на часы и решил, что если поторопится, то успеет на встречу ветеранов Флота.
Хотя Симаков прибыл вовремя, все уже собрались. Его приветствовали громкими, радостными криками. Адмирал Пестов, командир Граната, вышел из-за стола, пожал руку, после чего крепко обнял и, смахнув набежавшую слезу, сказал:
— Ну, здравствуй, здравствуй, боевой товарищ. Очень хотел увидеть тебя. Если бы ты не пришел, я бы сам в твой зверинец явился. Мне сказали, у вас там рожает кто-то. Но спасибо, что уважил, спасибо. Друзья, предлагаю тост за нашего Володю. Все мы его любим и вспоминаем только хорошими словами.
— Спасибо, — Симаков принял бокал из рук Павла Ивановича. — Я тоже очень рад вас всех видеть, мои друзья. Все знают, куда вы отправляетесь, на какое благородное дело идете. За вас, за ваш подвиг.
Выпили стоя. Помолчали немного, потом радость встречи пересилила печаль. Все наперебой стали звать Владимира к себе, но адмирал уверенно посадил его рядом.
— Рассказывай, как живешь, какие успехи, не женился еще? На Флот не тянет?
— Живу хорошо, Павел Иванович. Мечтал работать в Зоопарке и работаю. Пока не женился. По всем вам скучаю, собачек наших увидеть хочется. Как они там?
— Помнят тебя и молодняку рассказывают. Такие легенды насочиняли, прям Илья Муромец ты у них. Зацепил душу собачек, зацепил.
— Да Володька не только их душу зацепил, — подошел к ним уже захмелевший Валерка Рыбкин, — он наши так пригвоздил, что… вот.
— Спасибо, — Симаков обнял товарища. — Вот вы мою гвоздите так гвоздите своим поступком. И не только мою, а всех людей.
— Это наша работа, — серьезно сказал адмирал. В зале повисла тишина. — Наша работа. Защищать и погибать. И мы ее сделаем в лучшем виде.
