После уроков студийцы остались на репетицию. А Роман и сам не смог бы объяснить, почему и он вернулся с полпути домой и пришел на репетицию. Словно непостижимая сила взяла за воротник и заставила войти в актовый зал. Наивно как-то получилось. Знал, зачем его вызывает Марианна, и проще было "бы отказаться через Костю… Но… дома было неуютно, одиноко и грустно.
Влекла сама атмосфера школьного театра. Неудержимо тянуло посидеть в одиночестве в полутемном зале, наблюдая за игрой на освещенной сцене. Сидеть и молчать. И всем своим химико-физико-биологическим существом воспринимать простенькие картинки, из огромного множества которых и состоит жизнь человеческая. И думать, думать, думать о своих тревогах.
Все уже собрались, когда он пришел. Стояли вокруг Марианны, сосредоточенно слушали ее. Марианна отчитывала за то, что на вечере сразу же после концерта и КВН, когда она ушла, студийцы тут же переоделись – сняли с себя форму (у них были свои особые костюмы с эмблемой на груди в виде маски из древнегреческой трагедии) и облачились в свои лучшие парадные одежды.
– Так на вечер же пришли! – неуверенно пробовал оправдаться Игорь Чугунов. – Ведь не просто играли.
– Все равно не понимаю, – говорила Марианна, сокрушенно качая головой. – Не захотелось вам свою марку держать. Вот что обидно.
– Добрый вечер, – нерешительно сказал остановившийся чуть поодаль Роман.
Все обернулись к нему.
– Добрый вечер, Роман, – обрадовалась ему Марианна. – Вот и хорошо, что пришел. Сейчас начнем репетицию.
И все сразу поняли, что, хотя Марианна и ругала их, у нее великолепное настроение, что она корила их так, для порядка, для острастки, а не всерьез. И у всех сразу же отлегло. И тут только все заметили, что она сегодня чем- то необычайно, невообразимо, необыкновенно довольна.
Сегодня Марианна была в красном шерстяном, крупной вязки платье, облегающем ее идеально стройную фигуру. Будто сама Грация появилась среди учеников. Игорь Чугунов, положив руку на плечо Жени, смотрел на нее как-то смущенно, уж слишком осторожно, словно боялся нечаянным взглядом, как рукой, коснуться ее.
Роман поискал глазами Костю. Его не было.
– Где Табаков? – тихо спросил он у Жени.
– Костик на тренировке. Его сегодня не будет, – объяснила она. – Его заменит наш запасной.
– Сегодня Тибальд я. А в чем дело, сударь? – выставляя вперед подбородок, пошел на Романа этот скоморох Черникин. – Что угодно? Драться? На дуэли? Пожалуйста. Вот шпага… Я не боюсь. Привычен. Меня уже не раз убивали на сцене. Ну?..
Роман невозмутимо принял из его рук вторую шпагу и, отступив на шаг назад, стал в стойку. Черникин скорчил дурашливую гримасу, оттопырил нижнюю губу. Он не ожидал ответа на свой вызов. Положение было пиковое. Фехтовать он не умел.
– Попался, Юрка, – засмеялся Чугунов. – Так тебе и надо, хвастуну. Вперед! Не посрами свою фамилию.
И Черникин, размахивая шпагой, как палкой или даже приличным дрыном, бросился вперед. Блеснули клинки. Зазвенел металл. Через минуту шпага вылетела из рук Черникина, выбитая ударом Романа. Он приставил к груди обескураженного «врага» острие и без улыбки сказал:
– Считай, что ты умер еще раз. По-настоящему. Но я дарю тебе жизнь. Пользуйся. Только с умом.
– Большое спасибо, – пролепетал Юра и, взявшись пальчиками за края брюк, сделал книксен.
Чугунов неодобрительно взирал на приятеля, не оправдавшего его надежды. Женя и Марианна улыбались.
Когда все прошли на сцену и приготовились к репетиции, Марианна вдруг предложила Роману роль Ромео.
До сих пор ни единым взглядом или словом она не показала, что помнит его злую шутку. Но сам-то Роман все время держал ее на уме и потому был настороже. А тут на тебе – центральная роль.
– Для этой роли у меня нет данных, – стал он отказываться.
– Ну почему же нет? – возразила Марианна. – Здесь нет профессионалов. Давай попробуем.
– У него только внешние данные, Марианна, – ехидно заметил Черникин: надо же хоть как-то отыграться за поражение. – Других нет, поэтому и отказывается.
Роман переступил на месте и нетерпеливо подернул плечами, как при ознобе.
Лицо Жени ничего не выражало. Она просто смотрела на него, и все. Ни слова, ни звука, ни намека, что и она хочет, чтобы он стал Ромео. Но ведь она Джульетта, и ее просьба имеет, пожалуй, кое-какое значение. Но в глазах ее ничего – никакого выражения… Одно ожидание.
– Нет, – твердо сказал Роман и сжал челюсти. – И не будем больше об этом. Я не Ромео. Я Роман. Чужую роль играть не буду. – Он усмехнулся кончиками губ, кивнул на Чугунова. – Очевидно, один из претендентов? Ему уступаю даже без боя.
– Можно, я буду Ромео? – вылез вперед Черникин. – А чем мои данные хуже?
Он снова сумел вызвать у всех улыбку. После непродолжительного обмена мнениями роль Ромео была отдана отсутствующему Косте. Черникин стал Тибальдом, а Роман – артистом вспомогательного состава, или, так сказать, запасным игроком.
Когда репетиция окончилась, Роман первым оделся и ушел.
Он окликнул Женю, когда она свернула в свой переулок, шумно попрощавшись с остальными на углу у булочной.
– А-а-а, это ты, Ромка, – нисколько не удивилась она и даже махнула варежкой. – Ты когда перестанешь форсить? Уши отморозишь.
– Не отморожу, – сказал Роман. – Послушай-ка, пойдем ко мне. Посидим, поболтаем…
– К тебе не хочу, – на ходу повернула к нему лицо Женя. И снова оно ничего не выражало.
– Почему? – удивился и обиделся Роман. – Именно ко мне не хочешь?
– Угу. К тебе. У тебя окон нет. Мне как-то не по себе становится. – Она засмеялась резковатым смехом и помотала головой. – Не пойду. Не уговаривай. Нет настроения.
– Тогда пойдем в кафе…
– Пойдем в булочную, а? – предложила она. – Станем в уголок. Возьмем по стаканчику горячего кофе. Согреемся и поболтаем.
– Ну, пойдем, – согласился Роман.
В булочной народу не было. Густо, аппетитно пахло только что завезенным горячим хлебом вечерней выпечки. И вообще хлебом пахнет лучше всего на свете.
Пожилая уборщица подметала разбросанные по полу влажные опилки.
Они стояли в самом уголке за круглым мраморным столиком у горячей батареи, осторожно держали горячие стаканы с кофе, отпивали по маленькому глотку и молча смотрели друг на друга. Изо рта Жени вырывался легкий парок, щеки раскраснелись, глаза блестели. На висках – золотые колечки волос, выбившиеся из-под шапочки.
– У меня нос, наверное, красный? – спросила она. – Ну, говори же. Чего молчишь?
Роман молчал.
Сыплется тонкими струйками золотистый песок между пальцев. Прыгают быстрыми, неуловимыми зайчиками секунды, сыплется золотистым песком время, и все мимо, мимо, мимо…
