Всего за пятнадцать минут я оказался на месте, зашел сбоку и, просунув дрожащую руку сквозь прутья решетки, постучал в железную дверь подсобки. Замер, вслушиваясь в малейший звук, но шум дождя мешал уловить хоть что-то, и я постучал снова. Нет результата! Заготовленная заранее улыбка медленно исчезает, а в груди тоска. Они не дождались, они ушли. Я снова на всякий случай стучу, но...Делаю шаг назад и подошвы ботинок едут по жидкой грязи, я теряю равновесие, одна нога нелепо выгибается вбок, я переворачиваюсь и падаю лицом вниз. Отплевываясь, вскакиваю с земли и вытираю с щек черные разводы. Этот участок улицы минуту или две равнодушно слушает мои чертыханья и проклятия.
Успокоившись, я резко поворачиваюсь и с размаху вписываюсь в бетонную стену. Ну, это уже слишком! Ситуация напоминает неудачливого молодого режиссера, у которого украли тщательно продуманный сценарий, добавили что-то свое, и вот теперь он с изумлением смотрит на свой спектакль но с другим финалом и названием! Я потер разбитый лоб, и, поднеся ладонь к глазам, заметил кровь. Достав из кармана платок, я приложил его к больному месту и пошел домой. Муза разрушения, ты думаешь, что посмеялась надо мной? Как бы нет так, я не приползу к тебе вымаливать ЖИЗНЬ, мои ошибки мои ошибки, и ничто не заставит меня отступить от некогда принятого решения идти самому по Дороге. Одному. Конечно, Это мое Я, интуиция, да ты права, все равно кто-то ведет слепца. Черт все возьми, кто принимает решения? Наверно и эта ошибка запланирована вами наверху, боги проклятые, чтобы я научился чему-то. Но я переиграю вас, переиграю! Стану свободным ото всех и вся любым путем!
Я подошел к дому и, остановившись у последнего светофора, посмотрел на мерцание желтого. Ночью только он, неопределенный желтый, остальные цвета отсутствуют, но мы найдем определенность в этом запутаннейшем из миров, все поймем и осознаем. Вы же там, наверху, смогли когда-то! Поднялись из тьмы в Абсолютный Свет! И я смогу! Я захохотал истерично, хрипло, выдавливая из себя остатки страха, и прошедший мимо старичок с черным пудельком, неодобрительно посмотрел в мою сторону. Да, я сейчас страшно выгляжу, перемазанный грязью, и весь лоб в крови, впечатление не самое прекрасное. Наверно он думает, что я пьяный. А Я и пьяный, пьяный от решимости найти ответ, где свобода!
Да. Что она там говорила о высших и низших Я? Что мое высшее Я ведет мое неразумное низшее. Значит Мое Я-высшее переписало сценарий развития событий низшего Я, а покрывало? Черная тьма вокруг? Тоже мое высшее Я накинуло на низшее? Значит, я сам все создал, сам все сделал и жаловаться не на что, вот только бы знать к чему это МНЕ? И права она, Муза, будем разрушаться дальше, в прах, в небытие, пока не забрезжит новый рассвет. Итак, иди ко мне, Муза, я зову тебя. Я взываю к тебе, разрушай меня дальше. Опять холодный ветер пронесся по улице, покрывая мир инеем, опять возникла она и, протянув мне руку, прошептала: «Иди ко мне. Я так рада, что ты понял». Я посмотрел на эту руку, посмотрел на ее улыбку, дарующую вечный покой, забвение и пустоту. До весны, до лета, до нового во мне. А пока будет долгая зима, завывание бури за окном и ожидание розового рассвета, когда во мне, опустошенном, вырастет и забьется с первой капелью новое Сердце. Проснется, встрепенется и подарит радость. Так взять ее руку?
«Подожди, жизнь», сказал Я. «Я еще не до конца разрушился. Подожди чуть-чуть. Она понимающе улыбнулась и, резко отдернув руку, превратилась в большую белую ворону. Ворона каркнула, и полетела к клену за моим окном, где и уселась на одну из черных веток-рук, старого дерева, почти полностью обнаженного от листьев, содранных с него властью осени. Эти жалкие искривленные руки тянутся к небу, моля о скорейшем возвращении лета и солнца, но ворона клюет их, царапает и насмешливо смотрит на меня, уже сидящего у окна с телефонной трубкой в руке. Я наблюдаю, как капает кровь из ран дерева, которое продолжает терзать ворона. «Ты жестока», говорю я. «Звони лучше быстрей, я не буду ждать», зло щурит черный глаз ворона. «Я должна разрушать больно, иначе какая радость от возрождения тебя настоящего. Ты еще поймешь пользу страдания. Глубже поймешь. Звони».
Я набираю номер. Полминуты, показавшиеся вечностью, она берет трубку. Ее голос, он какой-то словно треснутый, бесцветный и безликий. Лишенный цвета и выражения. Как-будто запустили старую-старую пластинку, древнюю пластинку, треснутую посередине и совсем затертую. Как я люблю ее сейчас. «Прости меня, котенок». Первые слова, первые фразы. Я понимаю как ей больно. «Ты понимаешь, что ты наделал», голос срывается и плачет. В меня вонзается тысяча ножей. «Я так ждала сейчас тебя, так ждала. Мне, мне очень плохо..Ты...Ты предал меня...». Я пытаюсь возразить, заранее зная, что бесполезно. «Но..но выслушай меня...Это стечение обстоятельств, так получилось...Я просто не догадался постучать погромче». Голос становится еще суше, он обрывает меня. «Я не хочу сейчас ничего слушать. Я не могу. У тебя всегда так, всегда что-то находится, и ты приходишь позже. Я все время плачу, я не могу так. Не хочу. Ты сделал мне очень больно». Я замираю с трубкой, которая плавится от этих ее слов. Бесполезно, все бесполезно. «Но выслушай. Я не хотел так». «Ты всегда не хочешь», голос дрожит. «Может если так, то трех месяцев хватит? И, я-я-я-я, люблю тебя, но лучше нам не быть вместе». «Нет, как? Зачем ты так, ну хочешь, я сейчас приеду. Или ты приедь, я не могу когда ты в таком состоянии». «Нет, я не хочу тебя слушать. Я ждала тебя два часа. Я всегда тебя жду, много раз. У тебя всегда дела! Все, не звони сейчас». «Подожди».
Бросаю я отчаянную фразу, но, гудки, гудки, гудки. Вселенная гудков и одиночество, набор номера, пальцы срываются, голос автомата. «Абонент недоступен». Мне глухо, я как в танке, звуки не воспринимаются, и тишина. Глубокая тишина, но не та, что сердца, а та, что смерти. Тишина сердца умерла сейчас до конца, и нет даже боли, нет ничего, только ворона гадко ухмыляется с дерева. «Ну, ты идешь»? Открывает она клюв. Я смотрю на нее и ухмыляюсь в свою очередь. «Нет, пошла к черту. Я разгадал твой хитрый план. Я понял все. Ты меня привела к этому своей игрой, чтобы я сам захотел до конца разрушиться. Да, все должно умереть, чтоб возродится, старое должно уйти. Но с чего ты взяла, что я последую этому. Может, я буду сопротивляться вопреки здравому смыслу. Это разрушит твою комбинацию. Прочь, кыш», заорал я. «Нет тебя, нет. Я буду возрождаться, сам, и умирать не буду». «Ты уже умер», расхохоталась ворона. «Где твоя радость, радость сердца»? «Радость, она во мне, я просто воспользуюсь тем плакатом, я вспомню старые упражнения, я буду медитировать на радость и я добьюсь ее. Верну, клещами вытащу из себя. А ты - прочь. Оборотная сторона меня, моя темная сторона. Я же тоже могу разрушать. Раз ты можешь. Вот я твою власть, твою тьму и уничтожу! Начну для начала дебильно улыбаться».
