Но нет: хотя бы реакцию Памажинного придётся пронаблюдать.
Тот пока про абсурд и дерзость не голосил, но как раз подносил неверной рукой лорнет — безвкусный, с избыточным перламутром. Такое чувство, что этак трети высшей знати украшения выбирают кабацкие девки сообразно кабацкому же принципу «чтоб блестело».
— Ваша Светлость?!
Золотцу из-за грузной спины не было видно, однако, судя по шороху, многие обернулись.
— О, простите мне мою неучтивость! Я так рад, так несказанно рад, что вы… собственной персоной… в такой непростой для Европ момент… Ваша Светлость, но мы не были предупреждены… — сконфуженно забормотал Памажинный, обыкновенно утомительно велеречивый.
Золотце прыснул. Одно любопытно: он правда так слаб зрением — или на почве напряжённых отношений с Европами помутился умом? Хэр-то Ройш почти в три раза младше «Вашей Светлости»!
— Вы ошиблись, Шурий Шурьевич, — стальным голосом прервал бормотания средний, ныне единственный, Асматов. — Перед вами Константий Константьевич Ройш, сын покойного Константия Вальтеровича. Прибыл из самого Петерберга.
«Петерберг» он выплюнул, не дожевав.
Памажинный до того побагровел, что со спины казалось, будто у него вот-вот задымятся уши. Всё же не дело это — в столь почтенном возрасте управлять государством. А ежели его удар прохватит? А ежели удар прохватит тут всех тех, кому давно пора было укатить в Европы на лечение, плавно перетекающее в погребение?
Кто-то в зале захохотал. По неподражаемым нервическим ноткам Золотце признал барона Улина — этому и возраста дожидаться не надо, чтобы за ним пришёл удар.
— Господа, господа, это великолепно! — воскликнул он. — Предлагаю вступить в сговор. Давайте же подпишем отречение, а Союзному правительству потом ответим, что перепутали младшего Ройша с самим герцогом! А если уж сам герцог требует отречения…
— Отречения? — осоловело переспросил Памажинный.
— Отречения, отречения, Шурий Шурьевич. Коллективного единогласного отречения, роспуска и упразднения Четвёртого Патриархата.
— А как же… кто же… кто править-то будет?
Золотце сделал шаг вперёд и у самого уха Памажинного гаркнул:
— А что значит «править», Шурий Шурьевич?
Удар так удар.
Памажинный дёрнулся и выронил безвкусный лорнет. Лорнет Золотце инстинктивно поймал. Повертел в руках, хотел было отдать, но передумал — редко встретишь настоящий эталон пошлости. Ещё и здоровенная монограмма рубинами на тоненькой ручке, это ж надо!
— Простите, господа, — Золотце улыбнулся всему Изумрудному залу разом. — Продолжайте, вам чрезвычайно увлекательно внимать. Обо мне забудьте, я из свиты герцога.
Изумрудный зал не отличался просторностью — Четвёртый Патриархат в полном составе был бы там стеснён, но полного состава Патриаршие палаты не видели, должно быть, с января. Из восьмидесяти человек шестеро закончили свои дни в Петерберге, ещё почти четыре десятка разъехались кто куда, подальше от европейского гнева, пятеро оставались в Столице, но симулировали разнообразные хвори. Граф Жуцкой недавно тоже этим занялся, но в его случае так решил хэр Ройш.
А значит, в Изумрудном зале собралось сегодня немногим больше тридцати человек.
Они сидели за длинным столом, а хэр Ройш, Мальвин, Скопцов и невозмутимо презрительный секретарь Кривет расположились в специально принесённых креслах подле пары бронзовых грифонов. Грифоны были огромные — гораздо крупнее настоящих волков, от которых им досталось тело, и уж точно крупнее сов, от которых им досталась голова. Сторожили они, конечно же, дверь для прислуги, стыдливо покрашенную под стену. Золотце настоял, чтобы все держались поближе к выходу — тем более что о выходе для прислуги членам Четвёртого Патриархата думать не пристало.
Этот выход, этих грифонов, эти стены он успел выучить лучше собственного дома. Тщательные приготовления, начавшиеся с самого приезда, будто натоптали в Золотцевой голове. Выбрать место, пронести необходимое, всё обустроить, проверить в сороковой раз… Сны Золотцу в последнее время снились тоже в изумрудных тонах.
— Как они здесь очутились?! — не унимался Памажинный. — Они должны находиться под арестом! Они должны ответить!
— Шурий Шурьевич, это мы уже обсудили, — вальяжно запрокинул голову Улин. — И это, и многое другое — вступительная речь уже произнесена, господа уже обозначили свои намерения, уже признались, что сменили нам стражу на своих людей… Вы пришли в самый разгар пиршества! Присаживайтесь и получайте удовольствие. Если сможете.
По левую руку Улина обнаружился его протеже, вечно пребывающий в каком-то едва ли не отроческом недовольстве всем миром — такое в высшей степени странно наблюдать у человека, который не вчера достиг совершеннолетия. Золотце нахмурился: лиц, не состоящих в Четвёртом Патриархате, они (через посредничество секретаря Кривета) не приглашали. Заседанием это мероприятие назвать, безусловно, нельзя, однако явление барона Улина с протеже настораживало. Очень хотелось верить, что это всего-навсего очередной пируэт непростых отношений, а не…
Что именно «а не», Золотце сочинить не мог, но от предчувствия некой неучтённой пакости избавиться тоже не получалось.
— Я ведь вас видел прежде… — заявил злосчастный протеже, поймав взгляд Золотца. — Я видел вас здесь, в палатах…
— Зато мы не видели вас в списках членов Четвёртого Патриархата, — процедил хэр Ройш и кивнул Золотцу. — Предполагается, что увидели бы через год-другой? Хотя нет, по законам вашего государства вы ведь не удались происхождением, чтобы войти в правящий орган, пусть даже и по протекции.
О том, как страстно хэр Ройш ненавидит протекции, можно было бы поставить оперу.
— Чьего, говорите, государства? — осклабился пузатый и лоснящийся граф Придаль, для обладателя столь выдающегося пуза человек поразительно твердого характера. — Уже отмежевались от нас? А ежели мы не признаём автономию Петерберга?
— Сколько угодно, — отмахнулся хэр Ройш. — Что признавать, а что нет — ваше личное дело, имеющее касательство лишь к адекватности вашего же личного восприятия данных нам фактов. А факты таковы: с ноября минувшего года Петерберг не отчислял в казну налоги, никоим образом не сообразовывал свои действия ни с законодательными актами Росской Конфедерации, ни с конкретными указаниями тех членов Четвёртого Патриархата, что удосуживались указания давать. Более того, Петерберг последовательно защищал свои интересы в ущерб интересам Четвёртого Патриархата. Следует ли ознакомить вас с примерами, или все сознают, о чём мы говорим?
