– А ты знаешь… Тогда, будучи сопливой пацанкой, ты действительно казалась перспективной штучкой. Ты была фанаткой. Таких боятся. И ты умело делала вид, что много знаешь.
– Так топил?! – переспросила она, подавшись вперед.
Саша улыбнулся. Впервые с самого начала разговора; на его строгом галстуке тускло поблескивала золотая булавка. И так же тускло, но остро поблескивали глаза.
– …Поздравляю вас, бывшая коллега Зарудная. Вашему заявлению будет дан ход, мы изыщем возможность уволить вас без скандала. Стоит ли говорить, что ни к одному научному заведению вас на пушечный выстрел не подпустят? Или и так понятно?
– Не больно-то надо, – сказала Лидка медленно. И поднялась. – Благодарю вас, Александр Игоревич. Я вполне удовлетворена.
…Отовсюду звучали школьные марши. Поднявшийся ветер гнал по мостовой обертки от конфет.
На столбе объявлений гроздьями висели приглашения на работу. Учителя требовались в колоссальных количествах. Почему-то в основном по живой природе и труду. «А историю я преподавала бы одной левой, – подумала Лидка. – Да и биологию… Да хоть физкультуру. И они сидели бы у меня, как мышки, они бы меня боялись… Потому что я их ненавижу».
Она села на скоростной трамвай (в вагоне сидели сплошь радостные мамы первоклассников), доехала до центра, на выходе купила банан и съела на ходу. У ветра был запах осенних цветов. «Кладбищенский запах», – подумала Лидка.
Вот и все. Легко и пусто. Какая всеобъемлющая, спокойная пустота.
…Взять и пойти в школу. И дрессировать их, как щенков. Чтобы стояли навытяжку. Чтобы по десять раз переписывали длиннющие упражнения, а сделают помарку – и еще десять раз. Чтобы сидели, сложа на парте руки, не смея шелохнуться… Чтобы вздрагивали при звуке моего голоса!
Мемориальную доску Андрея Игоревича Зарудного не протирали давно. Бронза позеленела, депутат Зарудный окончательно перестал быть похожим на себя. Одно время местные ребятишки облюбовали барельеф для разнообразных забав, но после того, как Лидка поймала пару снайперов с водяными пистолетами и жестоко надрала им уши, стрельба по бронзовой мишени прекратилась.
Возмущенным мамашам пострадавших стрелков Лидка кинула в лицо отобранное у пацанов оружие. «Это же вода! – не унималась одна из них, соседка с третьего этажа. – Что она может сделать этой вашей доске!» – «Еще раз поймаю, – сказала Лидка, – будет хуже». – «Садистка! – кричала мамаша. – Я найду на тебя управу!» – «Ищите», – сказала Лидка и захлопнула дверь перед мамашиным носом.
Соседи и раньше не понимали ее, а после случая с «экзекуцией» так и вовсе невзлюбили. Особенно женщины: «Своих детей нет, так эта стерва на чужих кидается!» Особенно жена дипломата с третьего этажа и жена известного актера с четвертого. Дом-то оставался элитарным, даже появилась у входа будочка консьержа, в которой по очереди коротали дни две смирные старушки…
Один только старик приветливо здоровался с Лидкой, седой плешивый старик с первого этажа, тот самый, что курил сейчас у подъезда. Курил и кашлял.
Лидка поздоровалась, и старик ответил, и она в который раз удивилась, как в этом немощном уже теле помещается глубокий бас – голос не старческий, а в высшей степени мужской, красивый и даже волнующий.
Она отперла дверь своим ключом. Со свекровью они не разговаривали, наверное, уже года три; Клавдия Васильевна жила отдельно, запирала свою комнату на замок и злословила – Лидка точно знала – о своей скверной невестке всюду, где только удавалось завести разговор. От ближайшего хлебного магазина и до Совета министров, где вдова Андрея Зарудного теперь занимала какую-то маловразумительную, но весьма выгодную должность.
Однажды в Лидкино отсутствие Зарудная перенесла портрет мужа из его кабинета к себе в комнату. И Лидка не смогла добиться возвращения портрета на законное место – вдова в который раз продемонстрировала ей свое исключительное право на память об Андрее Игоревиче. Хорошо, что у Лидки был еще фотопортрет, тот самый, который так удобно ложится на стол под оргстекло…
В гостиной толстым слоем лежала пыль. Клавдия Васильевна не убирала нигде, кроме своей комнаты да изредка кухни. Лидка механически включила телевизор, по всем программам было одно и то же. «Такая-то школа приняла сегодня столько-то первоклассников. Несмотря на определенные материальные трудности, педагогический коллектив уверен…»
Тоска, подумала Лидка. И это называется современным телевидением?!
«Продолжают работу институты повышения квалификации для работников дошкольных учреждений. Молодое поколение воспитателей сплошь и рядом сталкивается с собственной некомпетентностью, поскольку воспитателям не хватает образования… стать педагогом… и проблема будет обостряться с каждым годом, по мере усложнения программы. По-прежнему актуальны центры переориентации работников вузов, уволенных по сокращению штатов… для работы с младшими школьниками. Работники музеев, люди с гуманитарным образованием…»
Лидка поморщилась и переключила программу.
«Третий городской лицей объявляет о прекращении конкурсного приема в первый класс. Родителям детей так и не ставших учениками лицея, не стоит отчаиваться. В будущем учебном году будет объявлен конкурс в первый и второй…»
Лидка кисло усмехнулась. Знаем мы цену этим конкурсам. И кто в них соревнуется, тоже знаем.
Она переключила канал еще раз. Ей хотелось чего-нибудь громкого и веселого, клипа хотелось, ну неужели в честь первого дня учебы не пустят ни одной НОРМАЛЬНОЙ передачи?
С экрана смотрел широколицый мужчина из поколения Лидкиных родителей. Очень загорелый, не по возрасту морщинистый, с неопределенного цвета глазами, убежавшими куда-то по самый лоб.
– …оставить армию и заняться политикой? – спросили из-за кадра.
– Мне кажется, я много сделал для армии. Я стал генералом в тридцать пять лет… Но армия в условиях мирного времени, современная армия, уже не дает мне места, чтобы сделать больше. Моя победа на выборах – закономерность, но это только первый шаг. Я хотел бы, чтобы люди, отдавшие за меня свои голоса…
Мужчина говорил с трудом, заученный текст никак не ложился ему на язык. Лидка печально вздохнула и подняла пульт. В чем прелесть телевизора? Так легко можно заставить замолчать любого из политиков, да хоть самого президента.
Камера отъехала, пропуская в кадр длинный стол с выводком микрофонов, и людей, сидящих по обе стороны от рожающего слова генерала. Лидка выключила было телевизор, но тут же разинула рот и включила его снова.
Нет, не ошибка. По правую руку от генерала сидел, сосредоточенно кивая головой, Игорь Рысюк собственной персоной. Светлый элегантный костюм, интеллигентное тонкое лицо – рядом с ним генерал казался просто корягой, притащенной натуралистами из лесу да так и не дождавшейся шлифовки.
