Кит вооружился лампой и двинулся в сторону первого подъезда, решив подойти к делу системно.
Он метр за метром продвигался по чердаку, зигзагами, всматриваясь во все его закоулки, роясь в кучах полусгнившего тряпья, выдвигая перекошенные ящики выброшенных старых столов и тумбочек, переворачивая бесконечные коробки, перекапывая горы строительного мусора, лежащие тут, наверное, со дня постройки дома семь–бэ, заглядывая на балки под крышей…
Эту старую, уже пропахшую плесенью, коричневую тетрадь, попавшуюся ему в одной из коробок вместе с потрепанными детскими игрушками, он открыл просто так, любопытства ради.
И замер, едва не выронив лампу.
С первой страницы на него смотрела Джессика Хилман. Точно такая же фотография, какую он нашел в кейсе ее отца, была вклеена и сюда. Под фотографией, детским неровным почерком написано: «Джессика Хилман. Мой дневник».
Кит перелистнул страницу.
«11 мая. Сегодня мне исполнилось десять лет. Папа подарил мне коробку настоящих конфет и эту тетрадь. Чужие дневники читать нехорошо, поэтому, если вы нашли эту тетрадь, значит я ее где–нибудь потеряла. Пожалуйста, не читайте дальше и верните мне тетрадь. Вознаграждение гарантирую».
Кит сунул тетрадь за пояс штанов, порылся в коробке, в куче игрушек, сломанных заколок, обломанных карандашей и разноцветных открыток. Достал маленького, грязного и почему–то голубого зайца с белыми ушами, положил в карман.
Быть может, Роб прав, и они действительно найдут Джессику в лаборатории, там, в кинотеатре. Девочке будет интересно повстречаться со своей любимой игрушкой и полистать дневник четырехлетней давности — это тихое «ау!» из детства. Почему–то он не сомневался, что этот заяц был ее любимой игрушкой, хотя… любимые игрушки не оказываются в коробке с хламом на чердаках. Как и любимые дневники. Может быть, ей все это и не нужно — лишние напоминания об ушедшей жизни, которая хоть чуть–чуть, но была счастливей нынешней… Ладно, сама разберется.
Повернув за третьим подъездом стоящего буквой «Г» дома, Кит замер и вжался в пыльную стену. В конце чердака, где–то в районе пятого–шестого подъезда, там, где он видел еще одно жилище клошара, горел свет, и был виден покачивающийся в кресле силуэт, каждое движение которого сопровождалось мерным сползанием и подъемом расплывчатой тени на стене.
Кит погасил керосинку, достал револьвер, взвел, и тихо, вдоль стены, пошел на свет.
Там, на тумбочке, стояла точна такая же, как у Сиплого, лампа, только без плафона. Видна была металлическая кровать, уложенная на стопки кирпичей ввиду отсутствия ножек, а несколько ящиков и больших картонных коробок, расставленных тут и там, завершали интерьер, который, надо сказать, был победнее, чем у Сиплого. В кресле–качалке возле тумбочки сидел, покачиваясь, старик в очках и читал.
Кит подкрался к нему неслышно, остановился в пяти шагах, присматриваясь.
Может быть, человек и не был стариком, но длинная нечесаная борода, взлохмаченные волосы, худая одежонка на хилом сутулившемся теле и старомодные очки на носу создавали впечатление почтенного возраста. Отсюда, не смотря на плохое освещение, Киту даже присматриваться не надо было, чтобы понять, что именно читает этот человек. Эту большую тетрадь формата «А4», в синей обложке, он узнал бы, наверное, из десятка подобных.
- Что–нибудь понимаешь? — тихо спросил он.
Сидящий в кресле вздрогнул, отклонился, подслеповато всматриваясь в полумрак сквозь стекла очков.
С минуту он испуганно разглядывал Кита, как явившегося ниоткуда призрака, потом закрыл тетрадь, встал.
- Кое–что, — произнес он неуверенно.
- Интересно?
- Не очень. Слишком много науки.
- А ты кто будешь?
- Эдвард. Клейтон.
- А откуда у тебя эта тетрадь, Эдвард Клейтон? — поинтересовался Кит. — И где остальные?
- Там, — старик указал на одну из больших коробок, которая была поставлена на другую такую же, что должно было, наверное, имитировать шкаф.
- А как же они к тебе попали?
- Ну, э–э–э… А вы, должно быть, Кит? Я не ошибаюсь?
- Не ошибаешься, — бросил Кит, присаживаясь на один из ящиков.
- Ага, ага, — кивнул Клейтон и тоже уселся в свое кресло, вернее — присел на краешек, едва не опрокинув свое седалище. — Видите ли, эти тетради мне передал Сиплый. Утром. Он сказал: «Эд, что–то я хочу напиться сегодня. Ты будь другом, спрячь у себя вот эту сумку. Это очень важная сумка, смотри, головой перед Китом отвечаешь!» Я спросил у него, кто такой Кит. Он сказал, что это один парень, которому принадлежит сумка и что он убьет всякого, кто вздумает притронуться к ее содержимому… Вы убьете меня? — закончил он испуганно.
- Нет, — улыбнулся Кит, который испытывал сейчас только огромное облегчение после пережитого стресса. — Надеюсь, из сумки ничего не пропало?
- Да что вы! — замахал руками Клейтон. — Как можно!
- Ну и славно, — кивнул Кит. — Вы отдадите мне ее?
- Конечно, конечно, — засуетился старик.
Он откинул крышку коробки, достал сумку, положил в нее тетрадь, которую читал, передал Киту.
- Как хорошо! — воскликнул он с пафосом. — Как хорошо, что есть люди, которым не безразлична судьба человечества! Я думал, что апокалипсис уже наступил, что все человеческое умерло в людях, что не осталось в душах ничего, кроме безразличия и пагубных страстей… Однако же пример автора этих тетрадей вселяет в меня оптимизм. Пока есть такие люди, у человечества остается шанс выжить.
- Угу, — буркнул Кит, глядя на оживившееся лицо старика, на его загоревшиеся глаза.
- А что вы, — спохватился старик, — простите, что вы намерены делать с этими работами? Надеюсь, вы собираетесь вернуть их хозяину?
- Разумеется, — кивнул Кит.
Киту повезло, что он не стал возвращаться к Сиплому, а спустился и вышел через шестой подъезд. Потому что за углом первого притаилась полицейская машина. Один коп маячил у подъезда, другой, наверное, зашел внутрь.
Значит, кто–то донес, кто–то видел его входящим в этот дом…
Все гораздо хуже, чем он предполагал, и жить в этом районе для него скоро станет невыносимо, а то и попросту невозможно. Нельзя ходить и оглядываться на каждом шагу, нельзя постоянно шарахаться от любой тени и ждать удара в спину.
Он быстро повернул за угол и дворами добрался до двадцать седьмой.
Поднявшись и открыв своим ключем, он застал Роба уже дома. Бывший полицейский сидел за большим столом, в комнате, перед своим разобранным «Штурмом» и флаконом ружейного масла. Тут же, на столе, на расстеленном мешке, лежали два фонаря, две поясных сумки, две черных коробочки непонятного назначения, два переговорных устройства, нож и два противогаза. Борода копа была сбрита.
