Василиса уселась на кровати, утерла слезы. Пошарив в тумбочке, вытащила из нее свой компьютер и надела на запястье. Когда она еще жила в царском тереме и считалась невестой, она поставила Ивану за ухо крохотный маячок. Весил этот маячок меньше грамма и ничего не умел – только показывал нахождение объекта, но Василиса решила посмотреть хоть на крохотную зеленую точку на карте, уловить ее движение, а уловив – представить, где он и что делает, и, может быть, хоть мысленно рассказать Ивану о своих бедах. Она открыла карты и обомлела. Компьютер предлагал ей посмотреть на окраину Москвы – зеленая точка мерцала именно здесь, за железной дорогой и отвратительной язвой Химок. Василиса отбросила одеяло и надавила кнопку вызова сестры.
– Есть свободный вертолет? – спросила она, когда в палату вбежала встревоженная медицинская бригада. Никто не посмел отказать президентской дочери.
– Она здесь. Я видел ее. Она нашлась. – Андрей объявил новость с порога, едва успев войти.
– Кто? – намеренно равнодушно и холодно спросила Лариса. Она не объявляла мужу бойкота, но общалась с ним так, чтобы он все время помнил, кто здесь виноват.
– Суррогатная мать.
Сейчас, при жене, Андрей не посмел назвать Алену «матерью нашего ребенка», или «Аленой», или как-нибудь еще в этом роде. Он предпочел мертвое медицинское слово, как будто говорил о чем-то неодушевленном. Так было легче.
Про себя же, едва узнав, что, как снег на голову, в лабораторию института биологии свалилась Алена – его Алена! – он начал называть ее не иначе как «моя». Поступок ее, отчаянный, небывалый, кружил голову. Он и не думал, что кто-то ради него способен на такое.
Сразу и живо вспомнилось то, что было у него с этой девушкой так недавно, легкая мечтательная улыбка поселилась у Андрея на лице. Но он все еще не мог решить, как выбраться из любовного треугольника, и при виде жены улыбка испарилась.
Он объяснял Ларисе, как Алена появилась в Москве, и внимательно вглядывался в глаза жены, стараясь угадать, что она чувствует. Но ее глаза лишь поблескивали холодно, как тонированные стекла начальственной машины.
– Был у нее? Видел? – спросила она, как только уяснила, что же произошло.
– Нет, – поспешно открестился Андрей. – Не был, не видел.
Это была правда. Он полетел в больницу, как только ему сообщили, но к Алене не попал: ее поместили в отдельный бокс, чтобы она не стала разносчиком инфекций, бушевавших за Кольцом и не свойственных москвичам. Он хотел глянуть на нее хоть через объектив камеры наблюдения, но все время, пока он был в больнице, Алена спала, укрывшись одеялом с головой, и от камеры не было никакого толка.
– Что с ней? Что с ребенком? – требовала Лариса.
– С ребенком все нормально. Врачи говорят, что угроза выкидыша была, но в больницу Але… девушка пришла вовремя. С ней самой все чуть похуже. У нее начиналась двусторонняя пневмония, нога была сильно ушиблена… Потом, она стукнулась головой. Ну и стресс, конечно, пережила, хотя тех, кто за Кольцом, никакие стрессы не берут, они и не знают, что это такое. Ребенку это не повредит. Врачи ручаются.
– Так. И что нам теперь делать? – Лариса принялась ходить по комнате, рассуждая и разговаривая сама с собой. – Насколько я понимаю, прецедентов еще не было, все дети рождались там…
– А наш ребенок родится здесь, – уверенно и твердо заявил Андрей. – Не было прецедента – так будет. В конце концов, я в этом городе не последний человек.
Он говорил, уверенный в том, что делает это только ради жены. Но где-то глубоко в его мозгу копошилась мысль, что это отличный способ отложить принятие решения на долгий срок. Впрочем, жена уловила его сомнения.
– Обещай, что не будешь с ней видеться, – сказала она.
Сердце Андрея гулко и влажно шлепнуло по груди изнутри. Он испугался, что пойман, и, чтобы не быть загнанным в угол, ответил:
– Обещаю.
Алена очнулась и увидела над собою ровный белый потолок. Она рванулась, испуганная тем, что дерево все еще держит ее запертой в своей утробе, но поняла вдруг, что это не так. Потолок, стены и пол здесь были белыми, но места оказалось не в пример больше, стояла вдоль стен мебель. Сама Алена лежала на мягкой кровати, укрытая красивым одеялом, на котором переплетались нежно-зеленые стебли и фиолетовые светлые цветы.
Окно наполовину закрывали зеленые занавески: оно было большущим, а занавески такими длинными и плотными, каких она в жизни не видела. Был тут и большой белый шкаф, блестящий, как речная вода. Алена все лежала и смотрела на него и гадала: покрашен ли он или вырезан из райского белого дерева, из изнанки волшебного дуба. Наконец, набравшись смелости, она села на постели. Голова ее закружилась, и Алена тут же захотела лечь обратно, но слабость быстро прошла. Она ступила на пол одной ногой, потом другой. Пол был теплым. Алена встала на дрожащие ноги, с трудом выпрямилась, но почти сразу почувствовала себя увереннее. Она подошла к шкафу поближе. Никаких следов краски на нем заметно не было. Алена убедилась, что находится в раю, в волшебном саде-Ирии, где растут деревья с волшебной, сияющей сердцевиной.
Потом она добралась до окна. Выглянула – и у нее захватило дух.
Ирий-сад парил над землей, и сразу стало ясно, для чего Финисту понадобились крылья. Хрустальные горы, блестящие в солнечных лучах, странные, ровные, с плоскими небывалыми вершинами, остались где-то внизу. Выглянув, Алена тут же отпрянула: от такой высоты ей стало страшно. Она села на кровать и принялась думать о разных вещах. Сперва гадала, как смогла забраться сюда, потом начала задаваться вопросами, где она, где Иван и что теперь ей следует делать.
Отвлек ее слабый щелчок: дверь у нее за спиной открылась и впустила женщину. Она показалась Алене настоящей красавицей: с гладкой, без единой морщинки, кожей, с волосами, блестящими так, точно в них вплетены крохотные самоцветы, с фигурой, словно выточенной из камня. И двигалась красавица плавно и нежно, будто только делала вид, что идет по земле, а на самом деле парила в воздухе.
– Алена? – спросила красавица, и было в этом вопросе и «здравствуйте», и утверждение своего превосходства, и плохо скрываемое любопытство.
– Алена, – подтвердила та, робко вставая с кровати.
– Меня зовут Лариса.
– Лариса, – эхом повторила Алена и почувствовала жгучий стыд: за то, что ниже ростом и темнее кожей, за нелепо обрезанные волосы и неуклюжие движения, и за охрипший голос, и за то, что не знает, о чем говорить и как ответить, не нарушив приличий.
– Вы, – начала Лариса осторожно, и каждое ее словно было как шаг по кочке над глубоким болотом, – вы пришли сюда из…
