– А если кто-нибудь подойдет к костру? – обеспокоенно спросил Костя. – Что тогда?
– Надо, надо… – начала было Марианна и замолчала. – О боже! – вздохнула она. – Что же делать?
Костя, сокрушенно махнув рукой, направился к костру.
– Вернись, Костя! -в страхе закричала Женя. -Костя!
Но тот даже не обернулся.
Через некоторое время он вернулся и, улыбаясь, указал на свой ботинок.
– Ногой вытолкал. Юрка, с тебя новые ботинки…
– Ладно. Куплю. – Черникин рассматривал подгоревший ботинок товарища.
– Не надо. Они у меня все равно старые.
– Я всегда говорил, что алкоголь – наш враг номер один. Это он во всем виноват, – с пафосом заявил Юра.
Из-за спины Марианны ребята делали Черникину страшные глаза.
– Какой алкоголь? – испугалась Марианна. – Вы что, выпили? А ну, подойди ближе…
– Что вы, Марианна! – спохватился Черникин. – Я в том смысле, что, если бы выпили, не такого бы натворили.
Все с облегчением заулыбались и отправились в дом спать.
– Ой, мамочка, кто-то ползет по щеке!.. – вскрикивает в темноте одна из девочек.
– Ведмедь, – тут же комментирует приглушенный мальчишеский голос под общий смех. – Гони его ко мне.
– А знаешь, что такое бионика? Кибернетика и бионика… Возьмешь, к примеру, ручку, но писать не будешь, а только думать, что пишешь, а прибор зарегистрирует и напишет за тебя все, что ты хотел. Понял?
– Марианна, кто сейчас из поэтов считается самым крупным?
И сразу множество голосов:
– Бертольд Брехт.
– Чудак, да он умер недавно.
– Пабло Неруда.
– Твардовский.
– Евтушенко…
– Марианна, ну? Скажите…
– Среди поэтов нет табели о рангах. Крупных много.
– Марианна, а если бы вы встретили среди нынешней молодежи Павку Корчагина, что бы вы ему сказали?
– А что бы ты сказала ему, Женя?
– Я бы спросила: «Как тебе живется среди нас, Павка? Ты такой хотел видеть молодежь шестидесятых годов?»
– Костя, а почему со времен истории Ромео и Джульетты прошло уже столько времени, а она продолжает нас волновать? – искательно спрашивает Наташа, и все замерли, приготовились рассмеяться.
– Потому, что настоящая любовь никогда не стареет и не умирает, – серьезно отвечает Костя.
– А вот кто скажет: для чего живет человек? – раздается мечтательный негромкий голос, но все его услышали.
На несколько секунд стало тихо.
Задумались.
– «Человек создан для счастья, как птица для полета!» – кричит Черникин.
– Горького все знают. А что ты сам думаешь? – спрашивает голосок.
– Чудак, да это не Горький, а Короленко сказал. Эх ты, знаток…
– Какая разница! Короленко тоже нормальный писатель. А ты все-таки скажи, как сам считаешь…
– Сам я ничего не думаю.
– Очень плохо. Иногда не мешает. – Это голос Наташи Семенцовой.
– Очевидно, для будущего… – несмело замечает кто-то из ребят.
– Человек живет для того, чтобы работать, учиться, любить, иметь семью – одним словом, для того, чтобы жить, – уверенно говорит Наташа.
– Ха-ха-ха! – искусственно смеется обиженный Черникин. – Вот так открытие. Это мы тоже все знаем.
– Фетишизируя будущее или прошлое, мы лишаем себя настоящего, – уверенно замечает Роман. – Все взаимосвязано.
– Эй, послушай, ты нам баки не забивай, не обманывай трудящихся, -ворчит Черникин. -Сам поступит в институт, а мы будем фини… финишити… фитипиши – тьфу, черт, язык сломаешь! – а мы будем сидеть и кукарекать…
– Мальчишки, а верите вы в судьбу? – чуть-чуть надтреснутый голос Жени.
– Это раньше были фаталисты, верили в судьбу. (Чувствуется, Костя улыбается.) А скоро человек научится управлять своим будущим, как космической ракетой, которая направляется приборами по строго заданной траектории. Человек, как ракета, по заданной траектории летит к своей цели. Разве не так?
– Костя, а кем ты хочешь стать? Куда задумал взлететь, в какой институт? – Это голос Чугунова.
– Я? Точно еще не знаю. Наверное, что-нибудь астрономическое.
Раздается смех.
– А кем ты хочешь стать, Роман? – Это опять Черникин.
– Я? Человеком.
– Я серьезно…
– И я серьезно…
– М-да, нелегкая у тебя задача. А зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня?
Ниточка завязавшегося было разговора обрывается. Но тут же нащупывается новая тема.
– А кто скажет, сколько раз в жизни можно влюбляться?
– Два раза…
– Не может быть! Значит, для меня уже все кончено…
– А я вот, например, сколько раз увижу хорошенькую девчонку, столько раз и влюбляюсь, – с беззаботной откровенностью сообщает Черникин. – Только, конечно, не из своего класса. Свои для меня вроде бы и не девчонки.
– Фу, Черникин, вечно ты мешаешь, лезешь с глупостями!
– Почему «с глупостями»? Разве я сказал глупость?
– Костя, а Костя? – шепчет Роман в сторону лежащего рядом с ним на полу Кости.
– А? Что?
– Что бы ты делал, если бы тебе осталось жить всего один месяц?
– Трудно сказать. Ну, уж не стал бы сидеть дожидаться последнего дня. А ты?
– Я тоже не знаю. А впрочем… большой глоток жизни. Чтобы задохнуться от ощущений…
Долго еще, лежа на полу, в ночной темноте приглушенно переговаривались.
Но вот все меньше и меньше звучит голосов, все тише и тише они.
Уравновешенные и взбалмошные, тихие и шумливые, наивные и трезвые, умные и недалекие, искренние и врунишки устали, угомонились, засыпают. Марианна лежит на спине, подложив руки под голову, и смотрит вверх, в темноту потолка. Это неправда, что в темноте люди ничего не видят, а тараканы и кошки видят. Ведь у человека есть и особое, душевное зрение, которого нет у насекомых и зверей.
Иначе что бы мы знали друг о друге? Ничего. Весь мир бы был погружен в настоящую темноту. Ребята учатся понимать и постигать жизнь. Ко многому приходят на ощупь, обжигаются, набивают себе синяков и шишек, ну, да без этого не обойтись.
О них проще судить.
А не ты ли сама еще совсем недавно, блуждая как в потемках, больно-больно ударилась, и у этих шалопаев нашла силу и поддержку, которая помогла тебе победить эту боль? Выйти окрепшей, закаленной, не потерявшей веры в самые светлые идеалы?
Все спят. Тихо. И тогда из-за темноты леса выползла луна и заглянула через окошко в комнату. На безмятежно спокойных лицах – неуловимые движения ребячьих снов. И у каждого свой, собственный.
Утром после завтрака Роман предложил:
– Я вчера отличное место присмотрел. Поехали покатаемся с горки.
– Лады, – согласился Костя. – Поедем, Жека?
