Такого с владыкой давно уже не было, много веков никто не смотрел на него просто как на людя, на Риллавена, а не как на владыку, хелефайю трёх тысяч двухсот семидесяти лет, самого старшего из живущих в трёхстороннем мире. Слишком долго никто не видел его самого, все — и хелефайи, и человеки, и гоблины, и вампиры, и неодолимо проницательные рыцари орденов — видели только правителя Нириена, врага, союзника, помощника или соперника. А сейчас под прямым взглядом Бродникова оказался просто Риллавен, как он есть сам по себе, в своём истинном виде, со всеми мыслями и чувствами, надеждами и опасениями, предрассудками и предубеждениями.
Бой человеку владыка Нитирена проиграл, даже не успев начать сражение, оружие Бродников выбрал слишком сильное — истину.
Теперь только и остаётся, что достойно капитулировать.
— Приношу свои извинения, мсье Дюбуа, — склонил голову Риллавен.
— Всё в порядке, владыка Нитриена, — вернул поклон Жерар. — Усталость после дальней дороги…
— И чем скорее вы закончите дела, — вмешался Славян, — тем будет лучше. Усталость — скверная партнёрша.
— Да, — согласился Риллавен. — Не будем тянуть. Десять процентов надбавки Нитриен принимает. Если, мсье Дюбуа, вас не обременит такая поспешность. Мы вполне можем подождать и оформить покупку в обычные сроки.
— Часа на оформление и регистрацию сделки вполне достаточно, — торопливо сказал адвокат, уже успел подсчитать сумму положенных ему процентов. — Я привезу все бумаги, — он глянул на часы, — ровно в семнадцать тридцать.
— Вы чай будете или молоко? — спросил у хелефайев Славян. В таких случаях предлагают вино, но хелефайи никогда не станут его пить с людьми малознакомыми, с человеками в особенности, а само предложение сочтут оскорбительным.
— Чай, — сказала архитектор.
— Молоко, — выбрал старейшина-дарко.
— А сок яблочный есть? — спросил старейшина-лайто.
— Тут тебе не ресторан, — прошипел на хелефайгеле первый старейшина, тот, с которым едва не поругался Славян.
— Найдём и сок, — ответил Жерар и пригласил хелефайев в гостиную.
Владыка грел захолодевшие пальцы о чашку с горячим молоком, посматривал на расслабившихся, повеселевших подданных. В человеческом городе они не были давно, и теперь азартно расспрашивали Дюбуа и Бродникова обо всех новшествах, появившихся за четыреста лет. Собеседники-человеки им нравились, даже стражам, вон как глаза блестят, уши оттопырились, мочки приподнялись и повернулись вперёд.
Чуму в чай этому рыжему мосластому обезьянышу! Бродников оказался слишком похож на тех, кто ушёл от Риллавена много веков назад — навсегда. Душа сжалась и застонала в предчувствии неминуемой боли. И какой дурак сказал, что время лечит?! Оно заставляет забыть о ранах, прячет их вглубь, заслоняет столетиями — но не исцеляет. И при первом же удобном случае всё возвращается. Будь проклято бессмертие, которое заставляет столько раз переживать потери, которое нельзя обменять даже на один день жизни для…
Усилием воли Риллавен загнал воспоминания вглубь, сделал почти несуществующими. Имена ушедших не прозвучали. Зато лютым огнём разгорелась ненависть к тому, кто едва не вернул их тени. К тому, кто дерзнул быть похожим на лучших людей из всех, кто когда-либо жил в прошлом, живёт сейчас и будет жить в будущем. На тех, кто был Риллавену бесконечно дорог, на тех, кого он не увидит больше никогда.
Бродников почувствовал его взгляд, обернулся. Посмотрел сначала с удивлением, потом с сочувствием, едва заметно улыбнулся, солнечные искорки в зеленовато-карих глазах тёплые, мягкие — любой холод прогонят, но не обожгут.
Такой ненависти просто не может быть, Риллавен и представить себе на мог, что способен ненавидеть так сильно. Весь огромный трёхсторонний мир теперь тесен для них двоих — Риллавена и обезьяныша, который посмел его понять. Да ещё так глубоко — понять то, что боится понимать сам Риллавен.
Человек ответил прямым взглядом, принял его ненависть — знал, чем приходится расплачиваться за понимание. «Ты враг», — безмолвно сказал Риллавен. Бродников кивнул с серьёзной, вдумчивой улыбкой: «Я тебя понимаю».
* * *
Почему-то на Срединной и Магической сторонах компьютеры в сеть не объединяются, даже локальную, не говоря уже о глобальной, вмиг сгорают до бесформенного куска железа, стекла и пластика. Так что интернета здесь нет. Зато есть банковские шкатулки: на дно небольшой прямоугольной глиняной коробочки с низкими бортами, сработанной гномами с Магички, приклеено срединное зеркало связи. На него кладут кредитную карточку продавца, сверху — кредитку покупателя, накрывают коробочку самым обычным зеркалом с Технички, размером чуть больше коробочки, отражающей стороной вверх. Затем покупатель пишет на зеркале сумму, расписывается и переворачивает зеркало надписью вниз. Всё, банковская операция совершена, деньги с одного счёта поступили на другой. Немного помедленнее, чем на Техничке, но зато и краж, подделок и попыток расплатиться деньгами с чужой карточки практически не бывает.
Хелефайи ушли, всё тем же церемониальным строем — вестник, стражи, владыка, свита. Обустраиваться они собирались начать завтра с раннего утра, хелефайи предпочитают вставать спозаранку, заканчивать все дела часам к трём пополудни, и весь остаток длинного летнего дня посвящают любимым развлечениям: состязанию танцоров и менестрелей, лучников и жонглёров, иллюзиотворцев и фантомоделов. По мере возможности стараются придерживаться долинных обычаев и в большом мире.
В холле Славян надевал куртку.
— Ты уезжаешь завтра днём? — спросил Жерар. Ответ он знал прекрасно, но всё равно спросил, вопреки очевидности надеялся услышать совсем иное.
— Почти. В десять утра.
— Но ты говорил — в час дня.
— Это самолёт в час дня. А на Техничку я ухожу к десяти.
— Слав… — медленно, тихо сказал Жерар, — …ты ведь можешь остаться… Какая разница, где доучиваться, в Твери или в Париже.
— В Туле, — поправил Славян. — Тверь примерно на триста шесть километров северо-восточнее, за Москвой.
— Ты мог бы остаться здесь… Земля одинакова везде, и то, что на ней растёт — тоже.
— У меня есть своя сторона и страна, и земля мне тоже там нужна.
Славян подошёл к Жерару.
— В Срединной России есть почта. И летом будут каникулы.
— До них ещё полгода, — ответил Жерар.
— Это недолго, — заверил Славян. И безо всякого перехода: — До свиданья.
— Слав… подожди.
— Нет, Жерар. Долгие проводы — лишние слёзы. Я напишу сразу, как приеду. — Легко пожал ему плечо и ушел. С площади свернул на ближайшую улицу, понимал, что Жерар будет смотреть из окна, не хотел затягивать расставание.
