Вода не вполне пригодна для питья, но думаю, что и с этим мы справимся. Построим простейшие фильтры… Обезвоженной еды на борту достаточно. Я предложил постепенно вводить в рацион грибы. После адаптации придется окончательно перейти на них. Резкий переход может кончиться фатально.
И все бы ничего, но эта планета… Выжить мы сумеем, но все равно останемся ее пленниками. Пришлось выслушать бредовое мнение, что часть отряда, ушедшего в лес, все еще жива. Жива-то она, может, и жива, но как? В ком, в чем? Возможно, грибы кормят их по гифам и поставляют им кислород напрямую в кровь, что-то беря взамен. Что именно? Раньше грибы росли на деревьях. Теперь люди растут на грибах. Нет, я бы не согласился на такую жизнь!
Уже все хотят идти в лес.
День двенадцатый.
Все мысли о том, чтобы выжить. Стараюсь не думать, зачем?
Патриархи Ветхого Завета были людьми, не рассуждавшими впустую. Для них важнее всего было племя. Они уводили народы в пустыни, в другие земли, проповедовали новые религии… А я — кто я такой? Лишь чей-то клон, заучивший пару страниц мертвых молитв на мертвом языке.
Но сейчас и я должен стать патриархом. Быть может, я не самый достойный и не готов к этому… Я думал, это благодать, а оказывается — проклятие.
Снов больше нет. А может, то были видения? Иногда во сне открывается путь, который невозможно увидеть наяву. Я делаю последнюю запись в своем дневнике. Завтра на рассвете мы снова отправимся в лес.
Око за око, зуб за зуб. Если они смогли выжить, приспособиться и дождаться случая, то сможем и мы. Они ждали миллионы лет. И мы подождем — не ради себя, ради потомков.
Среди уцелевших есть три женщины. Думаю, этого достаточно.
Конечно, тот, кто вернется на Землю, уже не будет мной. Но разве я — это нечто неповторимое? Я сам являюсь только повторением, и в этом залог нашего успеха.
Нам придется к ним приспособиться, стать необходимыми, хотя и малозаметными. Дождаться удобной минуты. На это уйдет не одна эпоха. Но я у них кое-чему научился.
Они думают, что добились своего?
Поживем — увидим.
Меня украли и привезли на Марс. Так когда-то воровали черных невольников в Африке. Так цыгане воруют детей. Я сразу ощутила себя рабыней. Только не понимала, зачем я им нужна?
Мой хозяин (к ощущению, что у тебя есть хозяин, пришлось привыкать долго) все мне объяснил. Мы сидели в большой комнате с белыми стенами и огромными, ничем не завешенными окнами. Кстати, занавесок у них вообще нет. Им нечего скрывать, и окно для них — главный источник света. Или тьмы, смотря по времени суток. В этой комнате я потом проведу многие часы. Привыкну к ней и даже почувствую себя уютно. Но из всего того дня я запомнила только страшное ощущение рабства и заброшенности, да еще светлую пыль, которую гнал вдоль улицы ветер. И конечно, наш разговор.
Мы сидели за стеклянной стойкой бара, в углу комнаты. Когда к хозяину приходили гости, за эту стойку становился мальчик-бармен и раздавал желающим коктейли. Но я этого еще не знала. Для меня это была просто стеклянная изогнутая трубка, отгораживающая угол. На вечеринках внутри нее тек ледяной воздух — он охлаждал стаканы с коктейлями, которые ставились сверху. Сейчас трубка была пуста. Хозяин сидел на высоком табурете, облокотившись о стойку, и говорил со мной. Очень спокойно. Я повторю эти слова еще не раз, потому что на Марсе все беседуют очень спокойно. Даже когда злятся.
Когда я говорю «беседуют», это не значит, что они открывают рты и издают какие-то звуки. Они просто направленно думают. Все марсиане телепаты. Впрочем, это неточное слово. У них есть уровень слышимости мыслей, который предназначен для общения, — то есть речь. И есть собственно мысли, которые никто друг у друга прочитать не может. Как бы две радиоволны — для других и для себя. Возможно, кто-то из них владеет телепатией в нашем понимании — то есть читает мысли, не предназначенные для прочтения. Но мне такие марсиане не встречались. Иначе я не смогла бы в конце концов сбежать.
Так или иначе, мне не пришлось учить их язык, им не пришлось осваивать мой. Мы думали друг с другом, не раскрывая рта. Сначала я путалась, тайные мысли думала более явно, «вслух», если можно так выразиться. Но это быстро прошло, и мне уже не приходилось за собой следить. Говорить по-настоящему они тоже умеют, я это наблюдала как-то на улице. Мне послышалось, что залаяли две сцепившиеся собаки, я поискала их взглядом и увидела, что это спорят двое молодых парней у магазина. Кстати, смысла их речей я не поняла. Но у меня создалось впечатление, что это низшая, почти отмершая форма общения, что-то вроде атавистического жаргона. Образованные люди им не пользуются, а мои хозяева были интеллектуалами. У меня создалось такое впечатление.
…Кроме хозяина за стойкой бара сидела еще и хозяйка. Она расположилась чуть поодаль, у стены, и я видела, что она волнуется. Точнее, чувствовала. Потому что эта молодая черноволосая женщина не подумала ни одного слова, не сделала ни единого движения. Она только часто поднимала на нас глаза, а потом принималась разглядывать свои руки, сложенные на коленях. Для марсианки такое поведение — все равно что для земной женщины нервное хождение из угла в угол, заламывание рук, покусывание губ. Сперва я решила, что это дочь или даже внучка моего хозяина. Потом я поняла, что это его жена.
Он был старый. Попробую его описать. Высокий, стройный, одет в черное — брюки и рубашка с наглухо застегнутым воротом. На Марсе очень любят одеваться в черное, особенно мужчины. Волосы густые, темно-русые, зачесаны назад. Никакой седины, и это не потому, что он их красил. Ни единой морщины на лице, и вовсе не из-за пластических операций. На Марсе нет стариков в нашем понимании — никаких дрожащих коленей, мешков под глазами, отсутствующих зубов. Тем не менее, когда видишь рядом двух людей с одинаково гладкой кожей лица, сразу определяешь, что один — юноша, а другой — старик. У стариков почти нет мимики. Это притом что марсиане крайне редко к ней прибегают в любом возрасте. Они старятся красиво, но выглядят немного пугающе. У всех стариков на Марсе очень надменный вид. Впрочем, надменность — отличительное качество этой расы. Они этого и не скрывают.
У моего хозяина было застывшее, будто замороженное лицо. Довольно красивое, если можно считать красивым лицо покойника, который уже лежит в гробу. Подтянутое, изящное и совершенно безжизненное. Высокий лоб, резко заломленные брови, твердо очерченный рот. Глаза темные, непроницаемые. Взгляд неподвижный, как у всех стариков на Марсе. Когда ему нужно было на что-то посмотреть, он не переводил взгляда, а поворачивал всю голову. Это у него получалось очень царственно. Как будто оживала статуя. Кожа у него была очень белая, а вот у его жены смугловатая.
