– Не волнуйся за меня, – всегда говорил он Кевину. – Я не пропаду.
– И что же ты будешь делать?
– Ничего особенного. Читать, наверно. Телик смотреть. Как обычно.
– Как обычно? Но это же Рождество. Болзер пожимал плечами.
– Нет – если я не захочу.
В какой-то степени Кевина восхищало упрямство Болзера, его нежелание принимать то, что он расценивал как благотворительность, даже от верного друга. Но ему не становилось легче оттого, что он не мог помочь. Он приезжал домой, сидел за большим столом в кругу родных, все болтали, смеялись, ели, и вдруг ни с того ни с сего перед глазами всплывала унылая картина: Болзер сидит один-одинешенек в своей похожей на тюремную камеру каморке с опущенной шторой на окне и ест лапшу быстрого приготовления.
По окончании университета Болзер продолжил учебу на юридическом факультете, и на каком-то этапе Кевин утратил с ним связь. Сидя на кухне в это рождественское утро, он подумал, что было бы интересно поискать Болзера на просторах «Фейсбука», выяснить, чем он занимался последние двадцать лет. Может быть, Болзер теперь женат, стал отцом, у него полноценная счастливая жизнь, в которой ему было отказано в детстве и юности, он любит и любим. Пожалуй, он оценил бы иронию, если б Кевин признался ему, что это он теперь прячется от праздников по методу Болзера – и вполне успешно.
Но потом вниз спустились девочки, и Кевин забыл про своего давнего друга, потому что в доме сразу запахло Рождеством, сразу появилось много дел – вытяхнуть чулки, развернуть подарки. Эйми высказала мысль, что с музыкой в доме было бы веселее, и Кевин снова включил радио. На этот раз рождественские гимны его не раздражали. Банальные, знакомые, жизнеутверждающие, они создавали праздничное настроение.
Подарков под елкой было не так уж много, – во всяком случае, гораздо меньше, чем в былые времена, когда дети были маленькими и они всей семьей открывали их все утро, – но девочки, казалось, были не в обиде. Они подолгу возились с каждым подарком, рассматривая коробку, неторопливо разворачивая бумагу, словно надеялись получить дополнительный приз за аккуратность. Одежду примеряли прямо здесь же, в гостиной. Натягивали рубашки и свитера поверх пижамных топов – у Эйми это была полупрозрачная маечка, – делали друг другу комплименты, восхищаясь тем, как здорово сидят на них обновки, ахали и охали даже по поводу такой ерунды, как теплые носки и пушистые тапочки. В общем, они радовались от души, так что Кевин даже пожалел, что не купил больше подарков, – просто чтоб продлить удовольствие.
– Круто! – восторженно произнесла Эйми, надевая шерстяную шапку, которую Кевин нашел в магазине спортивных товаров «Майкс»: с нелепыми ушками, которые фиксировались под подбородком. Эйми надвинула ее низко на лоб, почти до самых глаз, но все равно смотрелась в ней прелестно, как и во всем другом. – Как раз то, что мне нужно.
Она встала с дивана, раскрыв объятия, подошла к Кевину, крепко обняла в знак благодарности. Подобным образом Эйми благодарила его за каждый подарок, так что это уже выглядело смешно – ритмичное сопровождение ритуала. Теперь, когда свое скудное утреннее одеяние она замаскировала под новым свитером, шарфом, шапкой и варежками, Кевин смущался чуть меньше, обнимая ее.
– Вы оба так добры ко мне, – сказала Эйми, и ему на секунду показалось, что она вот-вот расплачется. – Даже не помню, когда в последний раз у меня было настолько прекрасное Рождество.
Кевин тоже получил свою долю подарков. Правда, сначала ему пришлось выслушать сетования по поводу того, сколь трудно подобрать подарки мужчине его возраста, словно зрелые мужчины – абсолютно самодостаточные люди и их ничто не интересует, кроме собственного пениса и однодневной щетины на лице. Джилл подарила ему биографию Теодора Рузвельта, в которой описывались ранние годы президента; Эйми – пару кистевых эспандеров, поскольку знала, что он любит занятия спортом. Девочки также вручили ему два одинаковых свертка – компактные маленькие предметы, завернутые в серебряную бумагу. В упаковке от Джилл Кевин обнаружил сувенирную кружку с надписью: «Самый лучший папа».
– Блеск! – воскликнул он. – Спасибо. Я знал, что вхожу в первую десятку, но даже представить не мог, что занял уже первую строчку.
Кружка, что подарила ему Эйми, отличалась только надписью – «Самый лучший мэр».
– Надо нам почаще справлять Рождество, – заметил Кевин. – Повышает самооценку.
Девочки начали наводить порядок, собирая оберточную бумагу и пустые коробки, запихивая мусор в пластиковое ведро. Кевин показал на одинокий подарок пол елкой – перевязанную лентой маленькую коробочку, похожую на те, в которых хранят драгоценности.
– А это для кого?
Джилл подняла глаза на отца. На голове у нее красовался прилепленный красный бант, она была похожа на большого растерянного младенца.
– Для мамы, – ответила Джилл, пытливо глядя на него. – Вдруг она зайдет.
Кевин кивнул, словно, на его взгляд, это было абсолютно разумно.
– Молодец, что побеспокоилась, – сказал он.
* * *
Они позвонили в дом, где жил Гэри, но им никто не открыл. Пожав плечами, Мег села на холодное бетонное крыльцо и приготовилась ждать, у всех на виду, возвращения своего бывшего жениха, где бы он ни шатался в рождественское утро. Лори села рядом, стараясь игнорировать смутное ощущение дурного предчувствия, что не покидало ее с тех пор, как они ушли с Гинкго-стрит. Она не хотела быть здесь, не хотела идти к месту следующей остановки по пути их следования.
К сожалению, данные им указания не допускали двоякого толкования. Их задача – навестить своих любимых и попытаться нарушить уютную гармонию и ритуалы праздника. Лори понимала суть данного действа в общей картине вещей: главная цель «Виноватых» – помешать так называемому возвращению к «нормальной жизни», воспрепятствовать тому, что люди пытаются забыть о Восхищении Церкви или, по крайней мере, не позволить относить это событие к категории прошлого, не позволить, чтоб его воспринимали как некий этап в непрерывной истории человечества, а не как катаклизм, положивший конец его истории.
Не то чтобы «Виноватые» имели что-то конкретное против Рождества – они вообще не любили праздники. Не были они и противниками Иисуса Христа, как многие ошибочно полагали. Правда, в вопросе Христа, вынуждена была признать Лори, у «Виноватых» существовали некоторые нестыковки. Она пыталась их осмыслить перед тем, как вступить в организацию. Ее озадачивало, что «Виноватые», насколько она могла судить, принимали многие элементы христианской теологии – Восхищение Церкви и период Великой скорби, конечно же, а также то, что человечество греховно по природе своей, и непреложность Судного дня, – но при этом совершенно игнорировали фигуру самого Иисуса. Грубо говоря, они больше были сосредоточены на образе Бога-Отца, ревнивого ветхозаветного бога, который требовал слепого повиновения и изобретал весьма жестокие способы, чтобы испытать на верность своих последователей.
