— Да мне, в общем-то, тоже, — ответил он, — но не надо забывать одну вещь: не важно, кто там поселится, но когда пустырь будет застроен, исчезнет последний просвет. Тогда здесь все будет кончено, Ульрих.
Когда он это сказал, со мной произошло то же, что уже было пару недель назад, когда я смотрел по телевизору заявление сэра Джорджа по поводу ареста Генерала. Я заплакал: не так громко и потрясенно, как тогда, но все же Ритц это прекрасно заметил.
— Может быть, тебе надо просто на недельку уехать. Подальше. Ведь в конце концов есть другие места, кроме нашей территории и истеричной столицы вокруг нее.
Я пожал плечами, показывая, что не знаю, куда мне ехать. Так оно и было на самом деле: десять месяцев назад я приехал сюда, и чем дольше жил здесь, тем мне больше хотелось думать, что территория — это и есть весь мир. А если я так не думал, то начинал испытывать страх перед всем миром.
— Насколько мне известно, ты приехал из Аахена. Это ведь довольно далеко отсюда. Достаточно далеко.
Я вытер слезы и высморкался, прежде чем ответить.
— Я родом не из Аахена. Я родился во Франкфурте. А в Аахене я просто работал последнее время. Я был коммерсантом, — добавил я после короткой паузы с ноткой абсолютно идиотской гордости в голосе.
Ритц улыбнулся.
— У тебя ведь наверняка там остались друзья, — сказал он, — к которым ты можешь приехать в гости. Ты ведь здесь не так уж давно живешь.
— Да.
— Может, просто возьмешь и съездишь туда? Библиотека две недели без тебя уж как-нибудь обойдется, сейчас, когда…
Он не стал продолжать.
— Ты хотел сказать: сейчас, когда все уже закончено.
Он кивнул.
— Да, сейчас, когда все уже готово. Это факт, с которым приходится смириться.
Я напомнил ему тот день, когда я приехал и мы вместе с Зандером повстречали его во время первой же прогулки по территории. Я напомнил Ритцу его слова про замкнутые системы, которые гибнут от собственной беспросветности.
— А мы вовсе не замкнутая система, — сказал он. — Просто здесь скоро все будет готово, фаза становления приближается к концу. Я думаю, что именно это тебя и печалит.
— А тебя нет?
— Да что там я. Меня это уже не очень затрагивает, поверь. Я скоро умру. Всего несколько месяцев осталось.
И когда я испуганно уставился на него, разумеется, в полном замешательстве, как бывает, когда тебе сообщают такую новость, да еще так элегантно, мимоходом, — он сказал:
— Согласен, звучит слишком сурово. Когда будешь записывать в дневник, не пиши: «Ритц скоро умрет». Лучше напиши: «Его жизнь приближается к концу».
— Я не веду дневников, — ответил я.
Тут дымчатая пелена прорвалась, и июньское утро засияло во всей своей красе.
Анархиста, который вез меня на вокзал, звали Магнус Мюленс, и он был по меньшей мере лет на десять меня моложе. Приятный молодой человек, подумал я, и тут же помотал головой, осуждая самого себя, поскольку в свои тридцать шесть употребляю выражение «молодой человек». Меня везла не та старая колымага 1980-х годов, которая хотя еще и стояла где-то на территории, но уже никуда никого не возила. Анархисты купили этой весной сразу две машины, Vito 2013 года и General 2022 года, которую выпускали только в последние пять лет правления хунты. Сейчас мы ехали на Vito, и Магнусу надо было на обратном пути переделать еще кучу дел, в том числе и сделать закупки.
— Ты ведь наверняка против супермаркета, — начал я, просто чтобы что-то сказать. — Во всяком случае должен быть против.
— Совсем не должен, — парировал Магнус, переключая правой рукой кнопки радио. — Никто нас не принуждает.
— Наверное, вы против из-за того, что тогда не будет всех этих поездок за товарами. Ты ведь наверняка любишь иногда выезжать в город.
Он продолжал искать подходящую музыку, но успел бросить на меня ироничный взгляд.
— Постой, в город выехать я могу всегда, когда захочу. Закупки тут ни при чем. В конце концов, мы ведь тут не в тюрьме, правда?
Похоже, он наконец-то нашел нужную музыку. Я был несколько удивлен, услышав «Немецкий реквием» Брамса, я-то думал, он ищет «Кул Слайс», «Мангапоп» или, на худой конец, «Хип-Хоп-Олдиз». Я поймал себя на том, что опять назвал его про себя «молодым человеком» и заранее составил себе о нем представление.
— Что касается супермаркета, — сказал он, расслабленно откинувшись на спинку сиденья, — то мне абсолютно все равно. Я ведь не догматик.
Конечно нет, подумал я. Кто вообще будет говорить о себе самом, что он догматик, за исключением разве что отдельных оплачиваемых теологов нашей единоспасающей Церкви?
— А кто же ты?
— Сам не знаю. Я пока еще не могу этого знать. Слушай, мне было девять, когда эти чуваки пришли. Хунта, я имею в виду.
Я быстро подсчитал: ему сейчас двадцать пять.
— Конечно, я был в отрядах «Гейм Бойз», потом еще год в «Серой Гвардии». Но потом отца запихали в тюрягу и меня вышвырнули из «Гвардии», мне как раз тогда шестнадцать исполнилось. У матери была работенка в «Галерее», на двоих едва хватало. О’кей, были столовки для бедных. Ясное дело, эта недобитая серо-зеленая падаль до конца своих дней будет нам твердить, что при Генерале хоть столовки для бедных были.
— Точно, — согласился я, — это как с автобанами.
— А что с автобанами?
— Да неважно, — ответил я. — Ты слишком поздно родился[87].
Да и сам я — тоже, подумалось мне.
— Ну а кроме столовок?
— Я подрабатывал, где мог. На рынке, шофером, курьером на велике и так далее. Руль — это у меня в крови, — заявил он и тут же внезапно применил экстренное торможение, потому что машина перед нами тоже резко затормозила. Вскоре опять поехали. — Кончилось тем, что я сам стал работать в столовой для бедных, шофером, конечно. Все эти котлы надо ведь сначала доставить. Там я и познакомился с матерью Фродо. Потом и с самим Фродо, и с его отцом.
— А что с твоим отцом, чем он сейчас занимается?
— Мой отец пропал. Сначала в тюрягу его забрали, а потом пропал. Он не вернется.
Мне было неловко, что я затронул эту тему, и я решил неумело поправить ситуацию:
— Мой отец — тоже. То есть я его никогда не видел.
Я кратко пересказал свою историю и поведал о догадках по поводу Грегора Корфа.
— Звучит захватывающе, — сказал Магнус. — Ты хочешь сейчас к нему съездить? Я имею в виду — на могилу?
— Об этом я еще не думал, — ответил я. — А ведь точно, я же еду именно в том направлении. По пути могу заехать в Париж.
Тут наша короткая поездка подошла к концу. Главный вокзал, который пять лет назад пострадал совсем незначительно, уже давно функционировал и напоминал недостроенную торговую милю. Я хотел было пригласить Магнуса разделить со мной скромный завтрак там, внутри, но он отказался, сказав, что ему придется еще полдня провести в пути и надо спешить. Он не знал, чего мне пожелать: то ли счастья, то ли хорошего отпуска или еще чего-нибудь, и решился в конце концов на формулу «удачной поездки!». В нижнем ярусе вокзала располагалось новое кафе «Кляйн & Вагнер», в котором я поживился круассаном с джемом и чашкой кофе с молоком. Потом купил без особого разбору пачку газет, сел в InterEurope 777 и отправился в дальний путь на запад.
