Раздумье, неверие, усталость.
— Сами мы не можем принять решение. Мы посоветуемся. Мы подумаем.
«Руслан, Руслан, — кричал мэр. — Что у тебя!»
«Я возвращаюсь», — устало отозвался я.
Возвращаясь, я думал, не дал ли я поспешных, опрометчивых обещаний. Люди всегда люди и всегда найдется тот, кого станут раздражать эти разумные рыбы. И почему он должен плавать, оглядываясь на них!
С другой стороны — местная разумная жизнь. Купола наводнят многочисленные комиссии и чиновники, следящие за соблюдением прав аборигенов, а еще ученые, а еще… телепаты, ну хоть один, ибо без него, без нас, наладить общение, во всяком случае, на первых порах, не удастся. А значит, еще один из моих братьев, перестанет быть палачом.
* * * ДНЕВНИК ПАЛАЧА
Внешне Пау-Бразцы походили на людей. О чем я? Они и были людьми, точнее, их далекие предки — первые колонисты, освоившие и изменившие планету под себя. В свою очередь — планета изменила их. Это уж, как водится.
Подобно всем инопланетникам, людям они казались все на одно лицо. Шоколадная кожа, ближе к черному, нежели к молочному, узкие глаза-щелочки, широкая грудная клетка и на редкость коротенькие, толстые ножки. В путеводителе писалось — Пау-Бразцы чрезвычайно ревнивы и почитают своих женщин за эталон красоты. Туристам рекомендовалось не засматриваться на местных представительниц пола, который во всей ойкумене именуют «прекрасным».
На что засматриваться? На бочонок колышущихся телесов, посаженный на маленькие конечности? Справедливости ради, какая-нибудь галактическая стройная супермодель, на Пау-Браз также, наверняка, вызывала ассоциации с уродством.
Так мы и живем. Непохожие, с разными представлениями о красоте и морали, и телепаты в этом мире далеко не самые большие уроды. Отчего же остальные люди и потомки людей, проявляя завидное единодушие, так ополчились на нас?
Новоприбывшим инопланетникам, еще в космопорту выдавали темные очки-маску и небольшой дыхательный аппарат. Ничего необычного — баллон и трубка к носу.
Выйдя на улицу, я осознал необходимость первого и предусмотрительность второго. Местное солнце — размером не больше стандартного — слепило так, что приходилось щуриться, даже в очках-маске. Кислорода решительно не хватало, так что ты невольно начинал дышать часто, открыв рот, словно рыба на берегу. Вышедшая из вокзала, вслед за мной, парочка молодых людей, также остановилась, хватая воздух широко открытыми ртами.
В центральных новостях утверждали, что из-за гибели кабинета министров Пау-Бразцы в шоке и трауре. Не могут есть и работать, потрясенные случившимся. Ничего такого, во всяком случае, возле вокзала, я не заметил. Уличный торговец, во всю силу раздутых легких нахваливал свой товар — нечто жаренное на палочке, по консистенции напоминающее мясо, только зеленого цвета. Несколько Пау-Бразких девушек в коротких юбках, выставляющих напоказ бочкообразные ножки, хихикали, перешептываясь на лавочке. Парочка на соседней лавочке, подобно многим парочкам на многих планетах, страстно целовалась.
— Ты — Руслан?
Я обернулся. М-да, полицейского можно узнать в любом обличии, хоть в форме, хоть без. Тем более что Пау-Бразкая и на форму-то не очень походила. Обилие рюшей, блестящих цепочек, сверкающих страз и аксельбантов, превращало полицейского в эдакого ультрамодника, да еще, как по мне, нетрадиционной ориентации.
Я кивнул, или ответил, не помню. В любом случае — результат один. Я оказался на заднем сидении полицейской машины.
Еще на подлете, я связался с местными стражами правопорядка, предъявил им свои полномочия, и они обещали посодействовать.
Вот — содействуют. Сиденье не было отгорожено от остального салона решеткой — и на том спасибо.
Если отдельно взятый Пау-Бразкий полицейский походил на гея-ультрамодника, то участок, как нетрудно догадаться, на гей-клуб. Только напитки не разливали и музыка не играла.
Местное начальство, разодетое пышнее и ярче любого подчиненного, встретило меня в своем кабинете. Глянцевая табличка на дверях извещала, что начальство зовут Фед Га-нун. Что из этого имя, что звание, что фамилия оставалось только догадываться.
— Джо Бугатти, как же, как же, знаем. Крутился он тут, прямо перед карнавалом.
С одной стороны, я не удивился, узнав, что Бугатти, как я и ожидал, объявился, рядом с солнечной бурей. С другой — ужели он такая заметная личность, что сам начальник полиции запомнил его.
Я спросил об этом Пау-Бразца.
— Да, понимаете… поначалу он наводил справки о том, какие корабли прилетели на Пау-Браз, непосредственно перед праздником. А потом… Знаете, давайте я вызову офицера, который, гм, работал с Бугатти, он лучше все расскажет.
* * * ДНЕВНИК ПАЛАЧА
Офицером, «работавшим» с Бугатти, оказался немолодой Пау-Бразец, самой примечательной деталью внешности которого (помимо попугаистой формы к которой я начал привыкать), были бакенбарды. Необычайно пышные, поднимающиеся со щек, словно две горы, тщательно расчесанные и напомаженные. Степень ухоженности указывала на отношение обладателя к своему детищу.
— Офицер Ка-чанг? — начальник полиции рассказал мне, как пройти к кабинету, я надеялся, что не ошибся дверью.
— Манга, называйте меня манга — это мое звание, — широкая рука указала на россыпь переливающихся нашивок, усеивающий правый, более длинный рукав формы. Надо же, а я-то думал, они там для красоты.
— Итак, манга Ка-чанг, я к вам…
— Фед Га-кун позвонил мне, — Пау-Бразец указал на небольшой настольный коммуникатор, — я буду помогать вам.
Для начала, я вывел на экран фото Бугатти и показал его полицейскому.
— Да, это он, — кивнул Пау-Бразец. Широкая рука потянулась было к бакам, но на полпути передумала. — Сначала он наводил справки о судах, что прибыли на Пау-Браз. Но, это не у нас, у транспортников. Потом, словно с цепи сорвался, кричал, что карнавал нужно срочно отменить, а министров и членов парламента завернуть обратно. Везде кричал, требовал, сильно.
— Ну а вы?
— Перед любым карнавалом, у нас десятки звонков и писем с угрозами. Ну, а как такое событие — сотни. Мы отслеживаем и расследуем… по возможности, — рука снова потянулась к бакенбардам и снова не дошла. — Вашего Бугатти направили ко мне, уж сильно он настойчивым был.
— Дальше, — кажется, я тогда подался вперед, кажется, дыхание участилось. Еще бы — ведь в конце концов, Бугатти оказался прав.
— Дальше… дальше я ему поверил, — Ка-чанг вздохнул. Уж больно убедительно говорил. Мы с ним побежали к начальству, ведь счет шел на часы. Бугатти не пустили, а я кричал в кабинете у феда, стучал кулаком по столу, требовал. Не знаю, что на меня нашло.
