Богдан поднял на Бага отчаянные глаза. Очки его сидели криво и всполошенно.
– У меня не было выхода, – тихо проговорил бледный как смерть минфа. – Этот изверг… он уже…
– Ты все сделал правильно, драг еч, – положил ему руку на плечо Баг. – Я горжусь тобой.
– В аяте пятьдесят девятом суры «Добыча», – молвил незаметно подошедший Кормибарсов, – сказано: «Где ни застигнешь их во время войны – рассей их. Те, которые будут после них, может быть, будут рассудительнее». Таковы законы Аллаха для мужчин, – сочувственно добавил он. – Если пошел на войну – обязан стать воином. И ты стал им, сынок. Я расскажу Фирузе. Она, когда вернется, восхищенно омоет тебе ноги. И не раз. Да.
Богдан коротко оглянулся через плечо на бездыханное тело – и медленно перекрестился чуть дрожащей рукой.
– Упокой, – тихо проговорил он, – Господи, с миром душу раба твоего – а имя его ты сам знаешь…
Бек тем временем приложил пальцы к шее бесчувственного Глюксмана. Кивнул.
– Жить будет. Но надо в «Яджудж и Маджудж». Быстро надо, да.
Тут где-то снаружи, встряхнув, казалось, всю толщу породы, грянул приглушенный массивом скалы взрыв, и в пещеру влетел Кормимышев с саблей в руке.
– Там еще подошли! – доложил он беку.
– Отродья шайтана, – заскрипел зубами Ширмамед. – Кормибыков!!
На полянке перед пещерой дымно пылал черный «мерседес» Ничипорука. Скорчившийся за камнями Кормибобров, сверкая бешеными глазами, вставлял запал в брусок пластиковой взрывчатки. Посреди поляны сошлись в схватке по-мужски молчаливый строй богатырей Кормибарсова и беспорядочная толпа орущих дервишей; вопли «геть!» и «на хрен!» так и секли воздух. Изредка в это многоголосие вплетались призывы к Горнему Старцу, известному своими милостями, а равно и всепобеждающим милосердием.
Богатыри рубились безмолвно и слаженно, но дервиши брали числом – лезли настырно как муравьи, не считаясь с потерями.
– Ширмамед-ага, – Баг обернулся к Кормибарсову, – этак мы до вечера провозимся.
– Ты прав, почтенный воин Аллаха! – Борода бека распушилась от гнева. Глаза метали молнии. – Эти недостойные имен дети порока не заслуживают благородного обхождения мечом! Кормибыков! Пора добраться до картечи! Да!
И в тыл первой линии немедленно выступила вторая, с Кормибыковым во главе и с поразительного калибра обрезами в руках. Встав на одно колено за спинами сомкнутого строя мечников, второй стратегический эшелон бека разом прицелился. Баг от любопытства даже вытянул шею, чтобы лучше видеть.
– Кормиконев! – подал команду бек. Его рык легко перекрыл шум сражения и достиг ушей богатыря. Услышав призыв, Кормиконев коротко взмахнул саблей и что-то крикнул, и тут же вся первая линия отработанно повалилась на траву, а воины Кормибыкова мгновенно произвели в нападающих залп.
Воистину то были обрезы залпового огня.
Эффект их применения был страшен: в сизом дыму на ногах остались стоять, пошатываясь, лишь единицы, прочие же дервиши с воплями и воем рухнули наземь.
В наступившей затем тишине раздался оглушительный множественный щелчок: богатыри в папахах единообразно взвели курки вторых стволов своих орудий.
В тылу у дервишей появился из-за камней Кормибобров с взрывчаткой в руке.
– Неверные! – в звенящей тишине воззвал к ошеломленным дервишам ургенчский бек. – Не доводите до греха! Сложите оружие сами, ибо видит Аллах: следующий залп будет уже совсем крупной дробью.
После некоторого замешательства послышались нестройные голоса:
– Сдаемся!
Бек кивнул.
– То-то, зловонные прихвостни вероломного отделенца. Вяжи их, Кормиконев!
Со стороны войска ургенчского Бека потерь не было. К многочисленным же порезам суровые воины отнеслись с презрением, хотя и со вполне профессиональной добросовестностью обработали и перебинтовали раны подручными средствами. Бездумная удаль явно не была в чести у настоящих мужчин.
Всего были пленены пятьдесят четыре дервиша. Убитых считать не стали, полагая это недостойным занятием: какой смысл считать шакалов, сказал бек; считать поверженных врагов – значит, оказывать им уважение и признавать их воинами, а шакалов и гиен мы истребляем без счета. Баг почесал в затылке: насчет «без счета» было явным восточным преувеличением, к тому же и шакалы, и гиены – равноправные временные вместилища бессмертных душ; в этих формулировках, как Багу показалось, бек немного погорячился. Но вслух сдержанный человекоохранитель ничего не сказал. Трех и впрямь безвозвратно убиенных уложили пока в тени ближайших кустов, а пленных сообразными пинками загнали в пещеру.
Багу было немного не по себе. Боевой пыл ушел, уступив место сожалению о загубленных жизнях – пусть и человеконарушителей, пусть и откровенных злодеев, но все же людей. Видеть умертвия в подобном количестве Багатуру «Тайфэну» Лобо приходилось нечасто. И он искренне надеялся, что карма впредь избавит его от участия в настолько уж деятельных мероприятиях.
«Хорошо, что Богдан был в пещере, – подумал расстроенный человекоохранитель, – рядом с Кова-Леви, и исхода сражения на поляне не видел. Может, оно и к лучшему».
Впрочем, тут же выяснилось, что насчет Богдана Баг несколько ошибся: вернувшись к пещере, он застал друга не в ее каменном нутре, близ кресла с обеспамятевшим профессором, а снаружи, у самого входа. Богдан расположился на удобном для сидения камне, а напротив него к валуну был прислонен связанный Абдулла. Явно справившийся с потрясением минфа вел с Ничипоруком обстоятельную беседу.
– …Подданный Ничипорук, – услышал Баг, подойдя, – все ваши подельщики пленены, и вы задержаны по обвинению в противучеловечных деяниях высшей степени тяжести. Вы сами работник человекоохранительных органов… теперь бывший, конечно… так что ничего нового я вам не скажу: ваши деяния однозначно квалифицируются как третье из Десяти зол. Совокупность ваших преступлений такова, что согласно действующим на территории Ордуси уложениям вам со всей неизбежностью грозит высшая мера наказания [28]с применением общесемейной ответственности, и тень ваших деяний ложится на всех ваших прямых родственников вплоть до прадедов и правнуков, а также на всех ваших боковых родственников вплоть до тех, с каковыми вы пребываете в отношениях траурной близости сыма и даже таньвэнь [27].
Абдулла закусил губу. Никакой решительности на лице его уж не было и в помине. Абдулла нынешний напоминал руины того, прежнего, уверенного в себе и полного внутренней силы начальника зиндана унутренных справ. «А ведь он, похоже, обожает свою семью, – с сочувствием, которое не так-то просто оказалось подавить, понял Богдан. – Он преданный потомок и предок… Как жаль, что он пошел кривым путем», – в сотый раз пожалел минфа.
