Абдул пошел на запах жарящейся дичи в султанскую кухню. Он решил как следует подкрепиться, прежде чем освободить молодого Баязеда из восьмилетнего заключения в тюрьме и прежде чем занять место придворного любимца возле первого мудрого правителя государства за многие десятилетия.
В тот вечер, когда я повез отца на запад, он был мертв уже в течение тридцати пяти лет. Знаю, что звучит это странно, но случилось следующее:
Я стоял на табуретке в ванной комнате, обдирая старую краску со шкафчика для белья с помощью одного из этих электрических фенов, и мысли мои были далеко. Краска вспузырилась и легко поддавалась нажиму скребка, но мне оставался еще где-то час работы, поэтому я прикидывал, что еще надо сделать в тот день, думал о проблемах с персоналом, которые возникли у нас в залах, а потом я неожиданно вспомнил, что сегодня Хэллоуин. И это немедленно заставило меня подумать об отце.
Признаюсь, что теперь вообще-то я не думаю о нем так часто, как бывало, но на Хэллоуин у него был день рождения, и хотя он никогда особо не любил отмечать даты, мы обычно ходили куда-нибудь пропустить по стаканчику, — обычно в «Королевский дуб».[53]
Пока я отжигал полоску старой зеленой краски, меня поразила мысль, что он бы пришел в восторг от этого навороченного приспособления, которым я пользовался, вместо старомодной паяльной лампы, которую, бывало, нам приходилось мучительно возвращать к жизни каждый раз, когда нам надо было ободрать старый лак. Он очень любил технические приспособления и изобретения, которые экономят время, его просто приводило в восторг то, как они работают. У него не было никакого особенного образования — ни высшего, ни технического — в те дни, когда он ходил в школу, образование ценилось невысоко, но обычно по вечерам он сидел на кухне, возясь то с тем, то с этим, то мастерил музыкальную шкатулку, то корпус для часов, говорил он мало, просто наслаждался простой точностью, которая требовалась для подобных занятий.
Я как раз подумал о том, чтобы отдохнуть и открыть банку пива, когда зазвенел звонок. Жена моя ушла в кино с подругой, и их не было всего час, поэтому, выключив фен и направляясь к входной двери, я подумал — уж не отменили ли их сеанс?
Когда я открыл дверь, я чуть не выпрыгнул из собственной кожи.
За дверью был отец, он стоял на ступеньках в своей старой коричневой кожаной куртке, а руки держал в карманах. Я не мог вымолвить ни слова. Я даже открыл рот, но ничего не получилось.
— Здесь жутко холодно, — сказал он. — Можно я войду?
Я был настолько потрясен, что просто отошел назад и открыл дверь пошире. Он вошел внутрь и миновал меня в коридоре. От него немного пахло баночным табаком, в точности так же, как когда он был жив. Выглядел он хорошо, — так же, как в конце того лета, когда попал в больницу. Загорелый, слегка исхудавший, волосы немного редеют, на бугристом носу, который он неоднократно ломал в молодости, — очки. Изборожденный морщинами лоб, прямо как у меня, и глубокие впадины, идущие от скул к челюсти, в точности такие, как начали появляться и на моем лице. Моя жена всегда говорила, что я стану его точной копией, когда состарюсь.
Так он стоял, держа руки в карманах, и ждал, когда я приглашу его в гостиную, что я и сделал.
— Здесь хорошо. Милая квартира. Ты, наверное, доволен тем, как устроился.
Он оглядел комнату, увидел стул с прямой спинкой и сел на него.
— Что… что ты тут делаешь? — Ничего лучше я не придумал и сказал именно это.
— Хэллоуин, — сказал он, все еще оглядываясь и осматривая комнату. — Мой день рождения. Знаешь, я бы выпил полчашки чаю.
По-прежнему остолбеневший, я пошел в кухню и поставил чайник на плиту. Когда я вернулся, он все еще сидел, держа руки в карманах, и с восхищением смотрел на полки.
— Черт, у тебя все еще стоят эти часы, — сказал он, указывая на тикающую коробку, которую сам он и сделал тысячу лет назад. — Они по-прежнему отстают на полминуты в день?
Я просто таращился на него.
— Как ты сюда попал? Я думал, что ты… — Я не мог заставить себя это произнести.
— Не знаю, — ответил он и нахмурился еще больше. — Я раньше никогда не возвращался, даже в дни рождений. Думаю, меня просто отпустили на один вечер — в качестве вознаграждения. Как Кэт? Все в порядке?
— Да, отлично. Ушла в кино.
— А где дети? — Он оглянулся в поисках детей.
— Они уже не дети, пап. Стивен женился, и у него самого уже выросли дети.
— Ну, знаешь, я ведь их не видел довольно давно…
— Все еще не могу поверить, что ты здесь.
— Да. Думаю, не можешь. — Он поднялся и принялся ходить по комнате. Он никогда не умел долго сидеть спокойно. Ненавидел телевизор. Предпочитал работать где-нибудь в сарае, мастеря что-нибудь на токарном станке. Сарая теперь нет. Весь наш район уже не существует.
— Отец…
— Ммм? — Он разглядывал рамочки с фотографиями, стоящие на книжных полках.
— Не знаю, что сказать. Это… невозможно.
Он постоял минуту или две молча. Он и когда жив-то был, особенно много не разговаривал.
— Для меня это тоже странно. До этого было… ничто. Больница. Причем давно, заметь.
Я осознавал, как проходят минуты, и боялся, что ему надо будет уйти, а мы так и не скажем друг другу чего-нибудь важного. Внезапно мне показалось, что он понял, о чем я думаю. Он провел рукой с взбухшими венами по редким каштановым волосам и стал на меня смотреть — долго и тяжело.
— Думаю, я могу остаться на вечер, сынок. Не знаю, как долго меня тут не было. Мать твоя умерла? — это было скорее предположение, чем вопрос.
— Да. Вскоре после тебя.
— Хмм. — Он держал сейчас свадебную фотографию Стивена, моего сына, и его жены.
— У тебя все еще цел тот старый мотоцикл?
— Ммм, нет… Его уже давно нет, пап.
— Жалко. А то мы могли бы поехать в Рейнольде и взглянуть на старый дом.
Мне не хотелось говорить ему, что улица теперь осталась одна такая, потому что все дороги вокруг нее сровняли с землей, чтобы проложить новую кольцевую магистраль. Эстакады и развязки ныне покрыли все окрестности, — те места, где некогда на пригорках стояли домики с ульями, а куры бегали по садикам. Еще в конце шестидесятых куры были там, в пригородах Лондона. Теперь в это было почти невозможно поверить.
— Что бы ты хотел сделать, папа?
Он вернул фотографию на место и повернулся ко мне.
— Да все равно. Можно поехать, пропустить по кружечке пива в «Королевском дубе».
— Его снесли. Хотя «Солнце в песках» все еще стоит. Тебя не было тридцать пять лет. Здесь очень многое изменилось.
